Глава шестнадцатая

Всю неделю служащие конторы чувствовали, что мысли Харниша заняты какими-то новыми грандиозными планами. Уже несколько месяцев, если не считать сравнительно мелких операций, он почти не интересовался делами. Но теперь он внезапно погрузился в глубокую задумчивость, часами просиживал за своим письменным столом, не двигаясь и не произнося ни слова, или вдруг срывался с места и уезжал в Окленд. При этом видно было, что планы, с которыми он носится, доставляют ему много радости. В конторе стали появляться люди, ни обликом, ни повадками не похожие на тех, с которыми обычно совещался Харниш.

В воскресенье он все рассказал Дид.

- Вы задали мне задачу,- начал он,- и, мне кажется, об этом стоит поразмыслить. И вот я такое придумал, что вы ахнете. Это, как вы говорите, полезное, нужное дело - и в то же время самая что ни на есть азартнейшая игра. Я хочу разводить минуты, чтобы там, где раньше росла одна, теперь вырастали две. Что вы на это скажете? Ну, конечно, немного деревьев я тоже посажу - несколько миллионов. Помните, я сказал вам, что будто бы ездил смотреть каменоломню. Так вот, эту каменоломню я собираюсь купить. И все эти горы я куплю - отсюда до Беркли и в ту сторону до Сан-Леандро. Могу вам сказать, что кое-что здесь уже мое. Но покамест - молчок. Я еще успею много купить, раньше чем об этом догадаются. Я вовсе не желаю, чтобы цены подскочили под самое небо. Видите вон ту гору? Она вся моя, все склоны, которые спускаются к Пиедмонту, и дальше вдоль холмов, почти до самого Окленда. И все это пустяки по сравнению с тем, что я собираюсь купить.

Он замолчал и с торжеством посмотрел на Дид.

- И все это для того, чтобы на том месте, где росла одна минута, выросли две? - спросила она и тут же расхохоталась, заметив таинственно-хитрое выражение его лица.

Пока она смеялась, Харниш не сводил с нее восхищенного взгляда. Она так по-мальчишески задорно откидывала голову, так весело заливалась смехом, показывая все свои зубы - не мелкие, но ровные и крепкие, без единого изъяна. Харниш был убежден, что таких здоровых, ослепительно белых и красивых зубов нет ни у кого, кроме Дид,- недаром он уже много месяцев сравнивал ее зубы с зубами каждой попадавшейся ему на глаза женщины.

Только после того как она перестала смеяться, он снова обрел дар речи.

- Переправа между Сан-Франциско и Оклендом работает из рук вон плохо. Вы пользуетесь ею каждый день, шесть раз в неделю,- значит, двадцать пять раз в месяц, итого: триста раз в год. Сколько времени вы тратите в один конец? Сорок минут. А я вас переправлю в двадцать минут. Вот и вырастут две минуты вместо одной. Скажете, нет? Я вам сберегу двадцать минут в один конец. Это выходит сорок минут в день, тысяча минут в месяц, двенадцать тысяч в год. И это только вам, одному человеку. Давайте подсчитаем. Двенадцать тысяч минут - это ровно двести часов. Вот вы и вообразите себе: если тысячи людей сберегут по двести часов в год... это ведь хорошо, как, по-вашему?

Дид только молча кивнула головой; у нее даже дух захватило от грандиозной затеи Харниша, о которой он говорил с таким искренним увлечением, что увлек и ее, хотя она не имела ни малейшего представления, как эта затея может осуществиться.

- Погодите,- сказал он.- Взберемся в гору, а когда мы будем наверху, я вам кое-что покажу, и вы все поймете.

По узенькой тропинке они спустились к пересохшему руслу на дне ущелья, миновали его и начали подниматься к вершине. Лошади, скользя и спотыкаясь, с трудом продирались сквозь густые заросли кустарника, покрывавшие крутой склон. Бобу это наконец надоело, и он повернул вспять, сильно толкнув Маб; кобыла боком отскочила в заросли и чуть не упала. Выровнявшись, она всей тяжестью налегла на Боба; ноги обоих седоков оказались зажатыми между лошадьми, и, когда Боб ринулся под гору, Дид едва не вылетела из седла. Харниш одной рукой резко осадил Боба, а другой поддержал Дид. С деревьев на них дождем посыпались сухие ветки и листья. Таких приключений было еще несколько, прежде чем они, запыхавшиеся, но веселые, одолели подъем. Гора, на которую они взобрались, немного выступала вперед от линии хребта, вершина ее была безлесная, поэтому Харниш и Дид могли обозреть почти весь окружающий ландшафт. Вдали, на плоском берегу бухты, виднелся Окленд, по ту сторону бухты - Сан-Франциско; между обоими городами курсировали белые пароходики. Направо лежал Беркли, налево - деревушки, разбросанные между Оклендом и Сан-Леандро. А внизу под ними раскинулись фермерские усадьбы и пашни Пиедмонта, волнами спускавшиеся к Окленду.

- Взгляните,- сказал Харниш, вытянув руку и широким жестом обводя окрестность.- Здесь живет сто тысяч людей. А почему бы не жить полумиллиону? Вот где вместо одного человека можно вырастить пятерых. Сейчас я вам все объясню в двух словах. Почему в Окленде не живет больше народу? Потому что плохое сообщение с Сан-Франциско; и кроме того, Окленд спит мертвым сном. А жить в Окленде куда лучше, чем в Сан-Франциско. Вот я и думаю скупить все трамвайные линии Окленда, Беркли, Аламеды, Сан-Леандро и так далее, чтобы у них было одно общее управление, но зато хорошее. Я могу наполовину сократить время, нужное на переправу: построю мол почти до Козьего острова и пущу по заливу настоящие катера вместо этих допотопных посудин. Тогда все захотят жить на этой стороне. Очень хорошо. Людям понадобится земля под стройку. Значит, я первым делом скупаю землю. Сейчас она дешевая. Почему? Да потому, что здесь не город, нет хорошего сообщения, мало трамвайных линий - никто даже не подозревает, что скоро их будет много. Я их проложу. Тогда земля сразу подорожает. Как только люди увидят, что сообщение стало лучше и переправа короче, мои участки пойдут нарасхват.

Земля вздорожает потому, что я проложу трамвайные линии, понимаете? Тогда я продам землю и верну свои деньги. А трамваи будут развозить людей и приносить большой доход. Дело верное. Да разве одно это! Тут миллионами пахнет. Я могу, к примеру, похозяйничать на побережье. Между старым молом и новым, который я построю,- мелководье. Я могу углубить дно и построить гавань, куда будут входить сотни судов. Порт Сан-Франциско забит до отказа, там уже нет места. Если сотни судов смогут грузиться и разгружаться у этого берега, да еще подвести прямо к пристаням три железнодорожные ветки, да пустить по ним товарные составы, тогда начнут строить заводы здесь, а не в Сан-Франциско. А под заводы нужна земля. Значит, мне сейчас надо скупать землю, пока еще никто не знает, когда кошка прыгнет и куда кинется. А на заводы потянутся десятки тысяч рабочих с семьями. Значит, понадобятся дома, под дома - опять-таки участки. А я буду тут как тут: пожалуйста, покупайте у меня землю. Потом десятки тысяч рабочих и их семьи будут ездить на моем трамвае, и каждый день я буду собирать с них десятки тысяч за проезд. Понадобятся новые лавки, банки, всякая всячина. И опять ко мне придут, потому что у меня будет земля под любую стройку. Ну, что вы на это скажете?

Прежде чем она успела ответить, он уже опять заговорил, одержимый мечтой о новом городе, который он мысленно возводил на Аламедских холмах, откуда начинался путь в Азию.

- Знаете, я проверил: Ферт-оф-Клайд - вот где англичане строят броненосцы - наполовину уже, чем наш Оклендский рукав. А у нас только старые калоши стоят. Почему здесь нет таких верфей, как в Ферт-оф-Клайде? Потому что оклендское городское управление из пустого в порожнее переливает. Тут нужен человек с размахом и нужна организация. Это я могу. Недаром я создал Офир. А завертится колесо - деньги так и хлынут со всех сторон. Мое дело только начать. "Господа,- скажу я,- здесь все, что нужно для большого современного города. Сам бог так устроил и меня надоумил. Желаете выгружать свой чай и шелка, привезенные из Азии, и прямым сообщением отправлять в Восточные штаты? Пожалуйста,- вот пристани для ваших пароходов, а вот железнодорожный транспорт. Желаете строить заводы, откуда товар можно вывозить и морем и по суше? Вот вам земля и вот вам благоустроенный поселок со всеми удобствами - для вас и для ваших рабочих".

А вода? Почти все водные ресурсы так или иначе окажутся у меня в руках. Так почему бы мне не купить заодно и водопровод? Сейчас в Окленде две компании снабжают город водой. Грызутся между собой, как кошка с собакой, и обе вот-вот лопнут. Большому городу нужно хорошее водоснабжение. А они этого не могут. Сами в луже сидят. Я приберу их к рукам и дам городу настоящий водопровод. Тут капитал можно нажить, за что ни возьмись. Одно другое тянет. Что-нибудь усовершенствуешь, глядишь - все кругом подымется в цене. Цену набивают люди. Чем больше народу соберется в одном месте, тем недвижимость дороже, а здесь самое место для большого стечения народа. Вы только взгляните! Видите? Где же еще быть большому городу, как не здесь? Дело только за народом, а я в два года нагоню сюда сотни тысяч людей. И не подумайте, что это будет какой-нибудь дутый земельный бум. Ничего подобного, все честь по чести. Через двадцать лет на этом берегу уже будет миллион жителей. И вот еще что: нужны гостиницы. Сейчас в Окленде ни одной порядочной гостиницы нет. Я настрою отелей, да таких, что люди только рот разинут. И пусть сначала ни гроша дохода не приносят, зато шику много; а свои денежки я с лихвой верну, выколочу из других предприятий. Ну и, само собой, посажу эвкалипты, миллионы эвкалиптов, по всем этим горам.

- Но каким образом вы рассчитываете это сделать? - спросила Дид.- У вас денег не хватит.

- У меня есть тридцать миллионов, а если понадобится еще, я могу занять подо что-нибудь, хотя бы под недвижимость. Проценты по закладной - пустяки. Ведь земля-то пойдет втридорога, когда я начну продавать ее.

Целый месяц Харниш был занят по горло. Почти все свое время он проводил в Окленде, лишь изредка появляясь в конторе. Он задумал и контору перевести в Окленд, но, как он объяснил Дид, не раньше, чем закончится тайная скупка земель. Каждое воскресенье, взбираясь то на одну, то на другую вершину, они смотрели на город и на окружавшие его фермы, и Харниш показывал Дид, что он успел приобрести за неделю. Сначала это были разбросанные отдельные клочки и участки, но с каждой неделей их становилось все больше, и в конце концов среди владений Харниша остались только редкие островки не принадлежавшей ему земли.

Действовать приходилось быстро и в невиданных масштабах, ибо и в самом Окленде и в его окрестностях уже почуяли, что кто-то прибирает землю к рукам. Но Харниш располагал наличным капиталом, а стремительность удара всегда была его главным козырем. Он многое успел, прежде чем другие дельцы догадались о готовящемся земельном буме. Пока его агенты скупали отдельные участки, даже целые кварталы в деловом центре города и пустыри на окраинах под постройку заводов, он, добившись одним наскоком санкции городского управления, захватил в свои руки обе обанкротившиеся водопроводные компании, все восемь или девять трамвайных линий и уже подобрался к Оклендскому рукаву и прибрежной полосе земли, где задумал строить порт. Эта прибрежная полоса уже много лет была предметом тяжбы, и Харниш взял быка за рога - дал частным владельцам отступного, а остальную землю получил в аренду у отцов города.

Когда в Окленде наконец поняли, что готовится что-то небывалое, оклекдцы пробудились от спячки, и все в смятении спрашивали друг друга: что же происходит? К этому времени Харниш успел сделаться тайным владельцем самой крупной республиканской газеты и самой влиятельной демократической газеты Окленда; затем он открыто перекочевал в новое конторское помещение. Его широко разветвленная деятельность требовала простора, и он обосновался в четырехэтажном здании - единственном, по словам Харниша, которое не придется сносить в ближайшем будущем. В этой новой конторе были десятки отделов и сотни клерков и стенографисток.

- У меня здесь,- говорил он Дид,- столько предприятий, что и не счесть: Земельный синдикат Аламеда и Контра-Коста, Объединенный трамвайный трест, Переправа Йерба-Буэна, Водопроводная компания, Пиедмонтский земельный концерн. Акционерное общество отелей Фэрвью и Портола и еще с десяток, названия которых я даже не помню. Потом еще Пиедмонтское прачечное заведение и Редвудская компания каменоломен. Я начал с нашей каменоломни, а кончил тем, что все их купил. Потом судостроительная компания, но для нее я покамест названия не придумал. Мне ведь понадобятся суда для переправы, и я решил, что лучше всего их строить самому. Они как раз поспеют к тому времени, когда готов будет мол. Ух ты! Нет, далеко покеру до такой игры! А заодно и грабителям от меня досталось. Водопроводчики и сейчас еще пищат. Не сладко им пришлось. Правда, их дела и так уже были плохи, но я доконал их.

- За что вы всех так ненавидите? - спросила Дид.

- За то, что они трусливые вонючки.

- А разве вы не ту же игру ведете?

- Да, но по-другому, чем они.- Харниш задумчиво посмотрел на нее.- Я недаром называю их трусливыми вонючками. Они притворяются, будто они невесть какие азартники, а на самом деле, может, у одного из тысячи хватает духу быть игроком. Сплошной блеф - вот как в покере. Все они обыкновенные зайцы, а корчат из себя свирепых волков. Вечно затевают какой-нибудь подвох, а чуть что неладно - вильнут хвостом и в кусты. Вот вам пример: когда большие тузы захотели отделаться от акций "Литтл Коппер", они послали Джэйки Фэллоу на нью-йоркскую биржу. Он пришел туда и кричит: "Беру "Литтл Коппер" по пятьдесят пять!" А курс был пятьдесят четыре. И в полчаса эти самые зайцы - кое-кто именует их "финансисты" - взвинтили акции до шестидесяти. А еще через час они юркнули в кусты - выбросили акции по сорок пять и даже по сорок.

Они только подручные крупных воротил. Не успеют они ограбить дураков, как тузы отнимают у них добычу; либо тузы пользуются ими, чтобы грабить друг друга. Вот в последнюю биржевую панику угольный трест таким манером слопал Чаттанугскую компанию. Трест сам и устроил панику. Он добивался краха нескольких банкирских домов и хотел прижать с десяток конкурентов - ну, он и выпустил биржевых зайцев. Зайцы свое дело сделали, и угольная компания попала в лапы треста. Любой человек, если у него есть смекалка и он не боится рискнуть, может загнать зайцев в кусты. Не то чтобы я их так уж ненавидел, но противны они мне, потому что трусы.