Глава двадцать вторая

- Дик, дорогой юноша, вы же стоите прямо на карлейлевских позициях, - говорил Терренс Мак-Фейн отеческим тоном.

В этот день в Большом доме обедали только мудрецы из "Мадроньевой рощи", и вместе с Паолой, Диком и Грэхемом за столом сидело всего семь человек.

- Определить чью-либо позицию - еще не значит опровергнуть ее, - возразил Дик. - Я знаю, что моя точка зрения совпадает с Карлейлем, но это ничего не доказывает. Культ героев прекрасная вещь. Я говорю не как сухой схоластик, а как скотовод-практик, которому постоянно приходится иметь дело с методами Менделя.

- И я должен, по-вашему, согласиться с тем, что готтентот ничуть не хуже белого! - вмешался Хэнкок.

- Ну, это в вас говорит Юг, Аарон, - заметил Дик, улыбаясь. - Эти предрассудки - я имею в виду не врожденные, но привитые еще в раннем детстве окружающей средой - слишком сильны; и сколько бы вы ни философствовали, вам с ними не справиться. Они так же неискоренимы, как влияние манчестерской школы на Спенсера.

- Что же, вы Спенсера ставите на одну доску с готтентотами^*?

^* (Готтентот (буквально "заика") - название, данное голландскими колонистами Южной Африки (так называемыми "бурами") африканским народностям, с которыми они столкнулись на захваченной ими земле и языка которых они не понимали.)

Дик покачал головой.

- Дайте мне сказать, Хиал. Кажется, я могу объяснить свою мысль. Средний готтентот или средний меланезиец, в сущности, мало чем отличается от среднего белого. Разница в том, что таких готтентотов и негров гораздо больше, чем белых, среди которых есть значительный процент людей, превосходящих обычный средний уровень. Я их называю первой шеренгой, они увлекают за собой своих соотечественников, средних людей. Заметьте, что первая шеренга не меняет самой природы среднего человека и не развивает его интеллекта, но она лучше оснащает его для жизненной борьбы, открывает перед ним больше возможностей, облегчает движение вперед всей массе.

Дайте индейцу вместо лука и стрел современную винтовку, и он будет добывать гораздо больше дичи. По своей сути индейский охотник нисколько не изменился. Но его раса породила так мало людей, превышающих средний уровень, что все они за десять тысяч поколений не могли дать ему в руки винтовку.

- Ну-ну, Дик, развивайте вашу идею, - поощрял его Терренс. - Я, кажется, понимаю, куда вы клоните, и вы скоро припрете Аарона к стене с его расовыми предрассудками и дурацкой уверенностью в превосходстве одних народов перед другими.

- Люди, стоящие выше среднего уровня, - продолжал Дик, - те, кто составляет первую шеренгу, - изобретатели, исследователи, конструкторы, - это носители так называемых доминирующих признаков. Расу, в которой таких людей немного, называют низшей, неполноценной. Она все еще пользуется луком и стрелами. Она не вооружена для жизни. Возьмем среднего человека белой расы. Он совершенно так же туп, жаден, инертен, он такой же косный и отсталый, как и средний дикарь. Но средний белый движется быстрее, потому что большее число выдающихся людей вооружает его для жизни, дает ему организацию и закон.

Какого великого человека, какого героя - героя в том смысле, в каком я только что говорил, - породили, например, готтентоты? У гавайцев был только один: Камехамеха^*. У американских негров только два - Букер^** Вашингтон и Дюбуа^***, да и те с примесью белой крови...

^* (Камехамеха. - Лондон имеет в виду так называемого Камехамеха I, вождя племен, населявших Гавайские острова (царствовал с 1789 по 1819 год). Камехамеха добился объединения всех Гавайских островов под своей властью и провозгласил себя королем.)

^** (Букер, Вашингтон (1856-1915) - деятель негритянского освободительного движения в США; уделял большое внимание экономической самостоятельности негров. )

^*** (Дюбуа, Уильям (1868-1963) - выдающийся американский ученый, негр, деятельный участник борьбы негритянского народа в США. В 1906 году Дюбуа, боровшийся против ограниченно-экономических целей движения, возглавленного Букером, провозгласил: "Мы не удовлетворимся ничем, кроме полного равноправия... Мы ведем бой не только за себя, но и за всех американцев" (см. У. Фостер. Негритянский народ в истории Америки, стр. 541).)

Паола делала вид, что живо интересуется разговором и ей ничуть не скучно. Но Грэхему, сочувственно следившему за ней, стало ясно, что она вся как-то внутренне поникла. Под шум спора, завязавшегося между Терренсом Хэнкоком, она сказала Грэхему вполголоса:

- Слова, слова, слова! Так много, так бесконечно много слов! Вероятно, Дик прав, - он почти всегда бывает прав; но я, признаюсь, никогда не умела и не умею применять все эти слова, все эти потоки слов к жизни, к моей собственной жизни, чтобы понять, как мне надо жить, что я должна и чего не должна делать. - Она, не отрываясь, смотрела ему в глаза, и у него не могло быть никакого сомнения относительно скрытого смысла ее слов. - Я не вижу, какое отношение теория о доминирующих признаках и о первой шеренге может иметь к моей жизни, - продолжала она. - Все это нисколько не Уясняет мне, что хорошо и что дурно и по какой дороге надо идти. А они опять начали и теперь проговорят весь вечер...

- Нет, я понимаю, в чем их спор... - поспешно добавила Паола, - но для меня все это звук пустой. Слова, слова, слова! А я хочу знать, что мне делать с собой, как мне быть с вами, с Диком...

Но Диком овладел в этот вечер демон красноречия; и не успел Грэхем ответить Паоле, как Дик потребовал у него каких-то данных относительно южноамериканских племен, с которыми он некогда встречался во время своих путешествий. Слушая Дика и глядя на него, всякий решил бы, что это счастливый, беззаботный человек и притом всецело поглощенный спором. Ни Грэхем, ни даже Паола, прожившая с ним двенадцать лет, не поверили бы, что от его небрежных и как бы случайных взглядов не ускользнуло ни одно движение руки, ни одна перемена позы, ни один оттенок в выражении их лиц.

"Что бы это значило? - спрашивал себя Дик. - Паола сама не своя. Она явно нервничает, ее, видимо, раздражает этот спор. Грэхем бледен. У него какая-то растерянность в мыслях. Он думает не о том, о чем говорит. О чем он думает?"

А демон красноречия, помогавший ему скрывать свои мысли, увлекал его все дальше и дальше по пути ученой невнятицы.

- В первый раз я, кажется, готова возненавидеть наших мудрецов, - вполголоса сказала Паола, когда Грэхем смолк, сообщив Дику нужные сведения.

Дик хладнокровно продолжал развивать свои тезисы. Поглощенный как будто темой разговора, он все же заметил, как Паола что-то шепнула Грэхему, и хотя не расслышал ни одного слова, но уловил ее все растущую тревогу и безмолвное сочувствие Грэхема и старался угадать: что же такое она могла ему шепнуть? Вместе с тем, обращаясь к сидящим за столом, он говорил:

- ...И Фишер и Шпейзер - оба согласны в том, что в сравнении с передовыми расами, например, с французами, англичанами, немцами, у низших рас можно встретить чрезвычайно мало выдающихся особей.

Никто из гостей не заметил, что Дик нарочно перевел спор в другое русло. Не догадался об этом и Лео; и когда поэт спросил, какое место в этой первой шеренге занимают женщины, и тем дал беседе новое направление, он и не подозревал, что это не его вопрос, а что он искусно подсказан ему Диком.

- Лео, мой мальчик, женщины не являются носителями доминирующих признаков, - ответил ему Терренс, подмигнув соседям. - Женщины консервативны. Они сохраняют устойчивость типа. Закрепив его, они воспроизводят его дальше, - поэтому они главный тормоз прогресса. Если бы не женщины, каждый из нас стал бы носителем доминирующих признаков. Я сошлюсь на нашего славного менделиста, опытнейшего скотовода, - он сегодня с нами и может подтвердить мои легковесные замечания.

- Прежде всего, - подхватил Дик, - давайте вернемся к основному и выясним, о чем, собственно, мы спорим. Что такое женщина? - спросил он с напускной серьезностью.

- Древние греки считали, - заметил Дар-Хиал, и легкая сардоническая улыбка изогнула его насмешливые губы, - что женщина - это неудавшийся мужчина.

Лео был оскорблен. Его лицо вспыхнуло. В глазах появилось выражение боли, губы задрожали. Он взглянул на Дика, ища поддержки.

- Да, она - ни то ни се, - вмешался Хэнкок. - Точно господь бог, создавая женщину, прервал свою работу, не докончив ее, и женщина так и осталась с половинкой души, с недозревшей душой.

- Нет! Нет! - воскликнул юноша. - Вы не смеете так говорить! Дик, вы же знаете! Скажите им, скажите!

- К сожалению, не могу, - ответил Дик. - Этот спор о душах столь же туманен, как и сами души. Кто же не знает, что мы часто блуждаем и теряемся в потемках, особенно когда мним, будто нам известно, кто мы и что нас окружает. А что такое сумасшедший? Он только немного или намного безумнее нас. Что такое слабоумный? Идиот? Дефективный ребенок? Лошадь? Собака? Комар? Жаба? Древоточец? Улитка? И что такое ваша собственная личность, Лео, когда вы, например, спите? Когда у вас морская болезнь? Когда вы пьяны? Влюблены? Когда у вас живот болит? Судорога в ноге? Когда вами вдруг овладевает страх смерти? Когда вы в гневе? Или когда переживаете восторг перед красотой мира и думаете, что вы думаете о несказанных, невыразимых вещах?

Я говорю: думаете, что вы думаете, - нарочно. Если бы вы думали на самом деле, то красота мира не казалась бы вам несказанной и невоплотимой в словах. Вы бы видели ее ясно, четко и определенно нашли бы для нее слова. И ваша личность была бы такой же ясной, четкой и определенной, как ваши мысли и слова. Итак, когда вы воображаете, Лео, что стоите на вершинах бытия, вы на самом деле отдаетесь оргии ваших ощущений, следуете их буйной пляске, их трепету и вибрациям, не понимая ни одного движения в этой пляске и не догадываясь о смысле этой оргии. Вы сами себя не знаете. В такие минуты ваша душа, ваша личность - это нечто смутное, неуловимое. Может быть, у какого-нибудь жабы-самца, который вылез на берег пруда и посылает в темноту хриплое кваканье, призывая свою бородавчатую самку, - может быть, в эту минуту в нем тоже просыпается что-то вроде личности? Нет, Лео, личность, душа - это слишком неопределенные понятия, и не нашим "личностям" их уловить. Есть люди, имеющие облик мужчины, но с женской душой. Иногда в одном человеке живет как бы несколько душ. И есть такие двуногие, о которых хочется сказать: ни рыба ни мясо. Мы - как личности, как души - подобны плывущим клочьям тумана или отдаленным вспышкам в ночном мраке. Все здесь туман и мгла, и мы словно бродим ощупью впотьмах, когда хотим разгадать эту мистику.

- Может быть, это мистификация, а не мистика; придуманная человеком мистификация, - сказала Паола.

- И это говорит истинная женщина, а еще Лео уверяет, что у нее полноценная душа, - заметил Дик. - Суть в том, Лео, что душа и пол тесно сплетены друг с другом, и мы очень мало знаем о том и о другом...

- Но женщины прекрасны, - пробормотал юноша.

- Ого, - вмешался Хэнкок, и его черные глаза коварно блеснули. - Значит, вы, Лео, отождествляете женщину и красоту?

Губы молодого поэта шевельнулись, но он только кивнул.

- Отлично, давайте посмотрим, что говорит живопись за последнюю тысячу лет, рассматривая ее как отражение экономических условий и политических институтов, и тогда мы увидим, как мужчина воплощал в образе женщины свои идеалы и как женщина разрешала ему...

- Перестаньте изводить Лео, - вмешалась Паола, - будьте все правдивы, говорите только о том, что вы знаете или во что верите.

- О, женщины - это священная тема! - торжественно возгласил Дар-Хиал.

- Вот, например, мадонна, - вмешался Грэхем, чтобы поддержать Паолу.

- Или синий чулок, - добавил Терренс. Дар-Хиал одобрительно кивнул ему.

- Не все сразу, - предложил Хэнкок. - Прежде всего рассмотрим, что такое поклонение мадонне в отличие от современного поклонения всякой женщине, под которым готов подписаться и Лео. Мужчина - ленивый и грубый дикарь. Он не любит, чтобы ему надоедали. Он любит покой и отдых. И с тех пор как существует человеческий род, он видит, что связан с беспокойным, нервным, раздражительным и истерическим спутником; имя этому спутнику - женщина. У нее всякие там настроения, слезы, обиды, тщеславные желания и полная нравственная безответственность. Но он не мог ее уничтожить, она была ему необходима, хоть и отравляла ему жизнь. Что же ему оставалось?

- Ему оставалось одно: хитро и ловко ее обмануть, - вмешался Терренс.

- И он создал ее небесный образ, - продолжал Хэнкок. - Он идеализировал ее положительные стороны и этим отодвинул от себя отрицательные, чтобы они не могли действовать ему на нервы, мешать мирно и лениво курить трубку и созерцать звезды. А когда обыкновенная женщина пыталась надоедать ему, он изгонял ее из своих мыслей и обращался к образу небесной и совершенной женщины, носительницы жизни и хранительницы бессмертия. Но тут пришла Реформация, и поклонение мадонне прекратилось^*. Однако мужчина по-прежнему был связан с нарушительницей его покоя. Что же он сделал тогда?

^* (...пришла Реформация, и поклонение мадонне прекратилось. - Лондон имеет в виду религиозно-политическое движение в странах Европы в XV-XVI веках, направленное против римско-католической церкви. Сторонники реформированной церкви среди других догматов католицизма отвергали культ матери Иисуса, которая в странах романских языков называлась мадонной (буквально "госпожа").)

- Ах, мошенник! - фыркнул Терренс.

- Он сказал: "Я превращу тебя в сон, в иллюзию" - и превратил. Мадонна была для него небесной женщиной, высшей концепцией женщины вообще. И вот он перенес все ее идеальные черты на земную женщину и так себе заморочил голову, что поверил в их реальность, и притом до такой степени... как... ну, как Лео.

- Для холостяка вы удивительно осведомлены обо всех зловредных свойствах женщины, - заметил Дик. - Или это все одни теории?

Терренс рассмеялся.

- Дик, милый, да ведь Аарон только что прочел Лауру Мархольм. Он может процитировать главу и страницу, где об этом говорится.

- И все-таки, сколько бы мы здесь ни спорили о женщине, мы не коснулись, в сущности, и края ее одежды, - вмешался Грэхем и получил от Паолы и Лео благодарный взгляд.

- Ведь есть еще любовь, - порывисто заявил Лео, - о любви никто не сказал ни слова.

- И о брачных законах, о разводе, полигамии, моногамии^* и о свободной любви, - бойко продолжал Хэнкок.

^* (Моногамия - единобрачие; полигамия - многоженство; у многих народностей Океании в те годы сохранялись различные формы полигамии.)

- А скажите, Лео, почему в любви всегда охотится и преследует женщина? - спросил Дар-Хиал.

- Да ничего подобного, - уверенно отозвался юноша. - Это еще одна из глупостей вашего Бернарда Шоу^*.

^* (Шоу, Бернард (1856-1950) - выдающийся английский драматург-реалист; возможно, Лондон имел в виду его комедии "Пигмалион" или "Профессия миссис Уоррен". В его комедиях часто встречается образ энергичной, умной женщины, подчиняющей своему влиянию мужчину.)

- Браво, Лео! - одобрила его Паола.

- Значит, Уайльд^* ошибался, говоря, что нападение женщины состоит в неожиданных и непонятных уступках? - спросил Дар-Хиал.

^* (Уайльд, Оскар (1856-1900) - английский поэт, писатель и драматург, мастер парадокса. В комедиях Уайльда из жизни английского общества конца XIX века большую роль играет образ умной, целеустремленной женщины, охотно ведущей сложную психологическую интригу.)

- Послушать вас, так женщина - это какое-то чудовище, хищница! - запротестовал Лео, повертываясь к Дику и бросая на Паолу быстрый взгляд, в котором светилась вся глубина его любви. - Она вот разве хищница, Дик?

- Нет, - задумчиво ответил Дик, покачав головой, и, щадя то, что увидел в глазах юноши, мягко продолжал:- Я не скажу, что женщина - хищница или что она добыча для хищника. Не скажу также, что она неиссякающий источник радости для мужчины. Она создание, дающее мужчине много радости...

- Но и заставляющее его делать много глупостей, - добавил Хэнкок.

- Я хочу задать Лео один вопрос, - заявил Дар-Хиал. - Скажите, Лео, почему женщина любит того мужчину, который ее бьет?

- И не любит того, кто ее не бьет, вы так полагаете? - язвительно спросил Лео.

- Вот именно.

- Что ж, Дар, отчасти вы правы, но в гораздо большей мере не правы. Я у вас, господа, немало наслушался насчет точности определений. Так вот, вы очень ловко обошли ее в этих ваших двух положениях. Давайте я сделаю это за вас. Итак, мужчина, способный бить любимую женщину, - это мужчина низшего типа. И женщина, любящая такого мужчину, - тоже существо низшего типа. Никогда мужчина высшего типа не будет бить женщину, которую он любит. И ни одна женщина высшего типа, - при этом глаза Лео невольно обратились в сторону Паолы, - не могла бы любить человека, который ее бьет.

- Нет, Лео, уверяю вас, я никогда, никогда не бил Паолу, - сказал Дик.

- Видите, Дар, - продолжал Лео, густо покраснев, - вот вы и ошиблись: Паола любит Дика, а он ее не бьет.

Дик повернул явно смеющееся и довольное лицо к Паоле, как бы ожидая найти в ней безмолвное подтверждение словам юноши; на самом деле он хотел увидеть, какое они произвели на нее впечатление при том ее душевном состоянии, о котором он догадывался. В ее глазах действительно мелькнуло что-то неуловимое; что - он не понял. Лицо Грэхема оставалось неизменным, на нем было только выражение интереса, с которым он все время прислушивался к спору.

- Сегодня женщина, безусловно, нашла своего рыцаря, своего святого Георгия, - обратился Грэхем к Лео. - Вы меня пристыдили, Лео. Я здесь сижу преспокойно, а вы сражаетесь с тремя драконами.

- И какими! - вмешалась Паола. - Если они довели О'Хэя до запоя, то что они сделают с вами, Лео?

- Истинного рыцаря любви не устрашат никакие драконы в мире, - сказал Дик. - А лучше всего то, что в данном случае драконы более правы, чем вы думаете, и все-таки вы, Лео, еще более правы, чем они.

- Здесь есть и добрый дракон, милый Лео, - начал Терренс. - Дракон этот готов отступиться от своих недостойных товарищей, перейти на вашу сторону и стать святым Теренцием. И вот святой Теренций хотел бы задать вам один преинтересный вопрос.

- Дайте сперва прорычать еще одному дракону, - перебил его Хэнкок. - Лео, ради всего, что есть в любви нежного и прекрасного, прошу вас, скажите: почему мужчина так часто убивает из ревности женщину, которую любит?

- Потому что ему больно, потому что он с ума сходит, - последовал ответ, - потому что он имел несчастье полюбить женщину столь низменного типа, что она могла дать повод к ревности.

- Однако, Лео, - отвечал Дик, - любви свойственно заблуждаться. Дайте более исчерпывающий ответ.

- Дик прав, - поддержал его Терренс. - В любви ошибаются и люди самого высшего типа, и тогда появляется на сцене "чудовище с зелеными глазами". Представьте себе, что самая совершенная женщина, какую только может нарисовать вам ваше воображение, перестает любить того, кто ее не бьет, и начинает любить другого, который ее тоже не бьет. Что тогда? И не забывайте, что все трое принадлежат к высшему типу. Ну-ка, берите меч и разите дракона.

- Первый ее не убьет и ничем не обидит, - решительно заявил Лео. - Иначе он не был бы тем человеком, каким вы его изображаете. Он принадлежал бы не к высшему, а к низменному типу.

- Вы хотите сказать, что он должен устраниться? - спросил Дик, закуривая сигару и ни на кого не глядя.

Лео с серьезным видом кивнул.

- Он не только устранится, но облегчит ей ее положение и будет с ней очень нежен и бережен.

- Давайте говорить конкретнее, - предложил Хэнкок. - Допустим, что вы влюбились в миссис Форрест, и она влюбилась в вас, и вы оба удираете в большом лимузине...

- О, я никогда бы этого не сделал! - воскликнул юноша, щеки его пылали.

- Ну, знаете, Лео, это не очень лестно для меня, - поддразнила его Паола.

- Да ведь это только предположение, Лео, - успокоил его Хэнкок.

На юношу было жалко смотреть, голос его дрожал; однако он смело повернулся к Дику и заявил:

- На это должен ответить Дик.

- Я и отвечу, - сказал Дик. - Паолу я бы не убил. И вас тоже, Лео. Это было бы нечестной игрой. Как бы мне ни было больно, я бы сказал: "Благословляю вас, дети мои!" Но все же... - Он остановился, смех, заигравший в уголках его губ, предвещал какую-то шутку. - Я бы все же подумал про себя, что Лео совершает серьезную ошибку: дело в том, что он Паолы совсем не знает.

- Она бы помешала ему созерцать звезды, - улыбнулся Терренс.

- Нет, нет, Лео! Никогда, обещаю вам! - воскликнула Паола.

- Ну, вы сами себя обманываете, миссис Форрест, - заявил Терренс. - Во-первых, вы не могли бы от этого удержаться; кроме того, это была бы ваша прямая обязанность. А в заключение разрешите мне сказать вот что - я имею на это некоторое право, - когда я был молод, безумен и влюблен и мое сердце тянулось к женщине, а глаза к звездам, для меня было самым большим счастьем, если возлюбленная моего сердца своею любовью отрывала меня от звезд.

- Терренс, не говорите таких восхитительных вещей, иначе я удеру в лимузине и с Лео и с вами! - воскликнула Паола.

- Назначьте день, - галантно ответил Терренс. - Только оставьте среди ваших тряпок место для нескольких книг о звездах, чтобы мы могли вместе с Лео изучать их в свободные минуты.

Завязавшийся вокруг Лео спор постепенно затих, и Дар-Хиал с Аароном атаковали Дика.

- Что вы имели в виду, сказав: "Это было бы нечестной игрой"? - спросил Дар-Хиал.

- Вот именно то, что сказал и Лео, - ответил Дик; он почувствовал, что тревога и беспокойство Паолы исчезли и она с жадным любопытством прислушивается к их разговору. - При моих взглядах и моем характере, - продолжал он, - я не мог бы целовать женщину, которая бы только терпела мои поцелуи, - это было бы для меня самой большой душевной мукой.

- А допустите, что она притворялась бы - ради прошлого или из жалости к вам, из боязни огорчить вас? - настаивал Хэнкок.

- Я счел бы такое притворство непростительным грехом с ее стороны, - возразил Дик. - Тут нечестную игру вела бы она. Нечестно и несправедливо удерживать возле себя любимую женщину хоть на минуту дольше, чем ей хочется. К тому же это не доставило бы мне ни малейшей радости. Лео прав. Какому-нибудь пьяному ремесленнику, может быть, и удастся пробудить и удержать с помощью кулаков привязанность своей глупой подруги, но мужчины с более утонченной природой и хотя бы намеком на интеллект и духовность не могут прикасаться к любви грубыми руками. Я, как и Лео, всячески облегчил бы женщине ее положение и обращался бы с ней очень бережно.

- Куда же денется тогда инстинкт единобрачия, которым так гордится западная цивилизация? - спросил Дар-Хиал.

А Хэнкок добавил:

- Вы, значит, защищаете свободную любовь?

- Я могу, к сожалению, ответить только избитой формулой: несвободной любви быть, не может. Прошу вас при этом иметь в виду, что мы все время разумеем людей высшего типа. И пусть это послужит вам ответом, Дар. Огромное большинство, должно быть в интересах законности и труда, связано с институтом единобрачия или какой-нибудь иной суровой и негибкой формой брака. Оно не дозрело ни до свободы в браке, ни до свободной любви. Для него свобода в любви стала бы просто распущенностью. Только те нации не погибли и достигли высокого уровня развития, где религия и государство обуздывали и сдерживали инстинкты народа.

- Значит, для себя самого вы брачных законов не признаете? - спросил Дар-Хиал. - Вы их допускаете только для других?

- Я признаю их для всех. Дети, семья, карьера, общество, государство - все это делает брак - законный брак - необходимым. Но потому же я признаю и развод. Мужчины - решительно все - и женщины тоже способны любить в своей жизни больше одного раза; в каждом старая любовь может умереть и новая родиться. Государство не властно над любовью так же, как не властны над ней ни мужчина, ни женщина. Если человек влюбился, он знает только, что влюбился, и больше ничего: вот она - трепетная, вздыхающая, поющая, взволнованная любовь! Но с распущенностью государство бороться может.

- Ну, вы защищаете весьма сложную свободную любовь, - покачал головой Хэнкок.

- Верно. Но ведь и живущий в обществе человек - существо в высшей степени сложное.

- Однако есть же мужчины, есть любовники, которые умерли бы, потеряв свою возлюбленную, - заявил Лео с неожиданной смелостью. - Они умерли бы, если бы ее не стало, и... тем более.., если бы она осталась жить, но полюбила другого.

- Что ж, пусть такие и умирают, как умирали всегда, - хмуро ответил Дик. - Винить в их смерти никого не приходится. Уж так мы созданы, что наши сердца иной раз сбиваются с пути.

- Мое сердце никогда бы не сбилось, - заявил Лео с гордостью, не подозревая, что его тайна известна решительно каждому из сидевших за столом. - Я знаю твердо, что дважды полюбить бы не мог.

- Верю, мой мальчик, - мягко отвечал Терренс. - Вашим голосом говорят все истинно любящие. Радость любви именно в ее абсолютности... Как это у Шелли... или у Китса^*: "Вся - чудо и беспредельное счастье". Каким жалким, флегматичным любовником оказался бы тот, кто мог бы допустить, что на свете есть женщина, хоть на одну сотую доли такая же сладостная, восхитительная, блестящая и чудесная, как его дама сердца, и что он может когда-нибудь полюбить другую!

^* (Китс, Джон (1795-1821) - английский поэт-романтик. Подобно Шелли и Байрону, критически относился к буржуазному обществу. Идеал общественного устройства видел в античной Греции. Лирика Китса - одно из сокровищ английской национальной поэзии.)

Выходя из столовой и продолжая разговор с Дар-Хиалом, Дик старался угадать: поцелует его Паола на сон грядущий или, кончив играть на рояле, тихонько ускользнет к себе? А Паола, беседуя с Лео по поводу его последнего сонета, который он ей показал, спрашивала себя: поцеловать ли ей Дика? И вдруг, неведомо почему ей страшно захотелось это сделать.