Среди тех, кто его знал

Среди тех, кто его знал

Первое, что захотелось сделать, - это разыскать дома, где некогда жил писатель. Я не случайно сказал "дома". В зависимости от достатка семьи отчим Лондона был вынужден часто менять квартиру. "Я был беден, жил в нищете. Случалось, голодал, - рассказывал об этом времени Джек Лондон.- У меня никогда не было игрушек, как у других детей. Первые мои воспоминания о жизни ограблены бедностью"^*.

^* (Филип Фонер. Джек Лондон - американский бунтарь. Нью-Йорк, 1947, стр. 9 (на англ. языке).)

Вряд ли удалось бы мне одному отыскать дома семьи Лондонов. Мемориальных досок на них нет, а город перестроился, большинство построек снесено, нумерация изменена. Помог оклендский старожил, библиотекарь Генри Перри, лично знавший Лондона, высокий худощавый седой человек с угловатыми, торопливыми движениями. Мы приехали по первому адресу, но опоздали лет на десять; историческое здание снесено. Мистер Перри быстрыми шагами ходит по улицам, усиленно припоминает, сокрушенно жестикулирует и указывает наконец место, где должен стоять тот или иной дом. Из восьми имевшихся адресов только по трем обнаружили мы нужные нам дома.

Особенный интерес представлял один, в котором жила семья Лондонов в 1893 году и где был создан семнадцатилетним Джеком первый его рассказ - "Тайфун у берегов Японии".

Юноша даже не помышлял тогда о писательстве. Только что вернувшись из первого морского плавания, он две ночи напролет писал в задней комнатке вот этого неказистого деревянного дома свое первое художественное произведение.

Рассказ предназначался на конкурс, объявленный газетой "Сан-Франциско Колл", и завоевал первый приз. В тот день Лондон впервые задумался о своем призвании - ведь он, малограмотный уличный мальчишка, превзошел студентов Станфордского и Калифорнийского университетов, разделивших второе и третье места. Однако писателем он стал не скоро. Потребовалось почти пять лет, чтобы он осуществил свою мечту, зародившуюся в этом скромном доме, каких сотни в Окленде.

Мы зашли с мистером Перри в маленький, вросший в землю деревянный кабачок, или как здесь называют - салун, единственное строение, сохранившееся в порту с тех времен. Земля вокруг него была утрамбована толстым слоем пробок.

Здесь собирались грузчики и вернувшиеся из дальних плаваний "морские волки" - любители рассказывать диковинные легенды. Сюда забредали журналисты, извозчики. "Первый и последний шанс" - прозвали этот салун.

- Отсюда начинался мост на островок, куда причаливали океанские корабли, - объяснил мне мистер Перри. - Это был первый и последний шанс выпить...

Мистер Перри был газетчиком в те далекие годы. Он помнит, что, вернувшись с Аляски, Джек частенько бывал здесь и рассказывал старым друзьям о жизни на севере и своем путешествии по реке Юкону. Появился здесь в это же время и приехавший с Филиппин журналист Мартин Иган, который тоже любил рассказывать истории. Они мерились силой с Джеком, хотя Мартин был значительно шире в плечах, чем Лондон. Джек собирался дать его имя герою своего романа, но Иган сказал: "Нет". И, как видите, в романе "Мартин Идеи" Лондон переделал фамилию Иган на Идеи.

Мистер Перри спел веселую песню, сочиненную полвека назад друзьями в честь Джека Лондона, а через день прислал мне текст этой песни, а также письмо Джека к своему дяде и отрывок из его неизвестного доселе произведения.

Деревянный кабачок 'Первый и последний шанс', сохранившийся в порту со времен Джека Лондона. Фото автора

Мне захотелось разыскать и других людей, помнивших великого писателя.

Но как искать? Я знал, что жена писателя, Чармиан, умерла, но жива его дочь от первого брака. На мои вопросы, где она живет, мне отвечали, что где-то в Окленде или поблизости от него, но никто не знал ее точного адреса. На этот раз мне помог случай.

Американцам очень хотелось увидеться и поговорить с советскими людьми, приехавшими в их страну. Нас приглашали домой на чай, на вечера. Сообщения газет и радио о том, что один из приехавших советских аспирантов будет изучать творчество знаменитого калифорнийца Джека Лондона, вызвали десятки писем, множество телефонных звонков.

И вот однажды мне позвонил мистер Альберт Норман, дальний родственник Лондона. Он сказал, что знает дочь писателя, Джоан, и готов отвезти меня к ней. Несколько дней спустя мы с мистером Норманом мчались на автомобиле черев Берклийские холмы, мимо вечнозеленых лесов на северо-восток, в местечко Конкорд.

Площадь Джека Лондона в Окленде. 1959

У дочери Джека Лондона темно-серые глаза, черные волосы. Лоб и верхняя часть лица отцовские. На вид ей немногим более сорока пяти. Она живая, подвижная женщина, прожившая нелегкую жизнь. Джоан с ногами забирается в кресло и говорит о рабочем движении в США; она занимается общественной деятельностью.

- В центре всего - человек, все должно делаться для него, - говорит Джоан.

Сейчас она пишет книгу об отце. Надеется через два года ее кончить.

Джоан говорит, что Лондон был несчастным ребенком. Его отец, астролог Чани, оставил мать еще до рождения сына. А мать, ее бабушка, была плохой матерью. У Джека было детство, в котором не хватало любви...

Голос ее дрогнул. Джоан задумывается, смотрит куда-то в сторону и вверх.

- Но у него была сильная воля к жизни, и он любил жить... горя, всем существом отдаваясь жизни, - добавляет она.

- Какие его романы вы любите больше всего? - спрашиваю я.

- "Мартина Идена", "Железную пяту" и "Лунную долину" я считаю самыми значительными из крупных его произведений,- отвечает Джоан.- Важным этапом в его творчестве является "Межзвездный скиталец". Материал для него ему дал один из узников Сан-Квентина, грозной калифорнийской тюрьмы.

Потом Джоан расспрашивает меня об СССР, где была в 30-х годах, о Сейфуллиной, Гладкове, Катаеве и других советских писателях. Я знакомлюсь с библиотекой Джоан. Здесь книги ее отца, много работ по философии и экономике, романы современных писателей - Олдриджа, Стейнбека, Фолкнера.

На прощанье я фотографирую Джоан и дарю ей юбилейный университетский значок - единственный оставшийся у меня сувенир. Она долго стоит с мужем у порога и машет нам рукой.