К большим темам. "Люди бездны", "Зов предков", "Морской волк", "Белый Клык"

Вначале XX века Соединенные Штаты продолжали свое интенсивное развитие как империалистическая держава. Занявший в 1901 году пост президента ловкий демагог Теодор Рузвельт открыто провозгласил доктрину Монро в качестве основания для применения насилия к Латинской Америке. Опираясь на эту доктрину, Рузвельт угрожал латиноамериканским странам интервенцией в случае, если они не будут соблюдать у себя порядок^*. Он не только объявил о готовности США взять на себя роль международной полицейской силы, но и практически осуществил свою угрозу.

^* (Л. И. Зубок. Очерки истории США. Госполитиздат, М., 1956, стр. 392.)

В течение первого десятилетия XX века США неоднократно учиняли кровавую расправу над освободительным движением Филиппин и в конце концов добились установления там колониального режима. Они превратили в свои колонии Кубу, Гавайские острова, остров Пуэрто-Рико, захватили Панаму, установили протекторат над Сан-Доминго, США становились жандармом Америки и уже в те годы пытались протянуть свои щупальца в Азию, для чего оказывали поддержку экспансионистским планам Японии, направленным против России, и помогали ей во время русско-японской войны.

Стремительно богатевшие американские монополии вкладывали новые и новые капиталы за границей (интересы крупных монополий, трестов и явились пружиной экспансионистской политики Соединенных Штатов), а между тем в стране усиливалось обнищание трудящихся. Америка, по словам В. И. Ленина, сделалась "одной из первых стран по глубине пропасти между горсткой обнаглевших, захлебывающихся в грязи и в роскоши миллиардеров, с одной стороны), и миллионами трудящихся, вечно живущих на границе нищеты, с другой"^*.

^* (В. И. Ленин. Соч., т. 28, стр. 45. )

Экономический кризис дважды на протяжении первого десятилетия XX века (1904 и 1907 годы) потряс США.

Нищета трудящихся, продажность государственных деятелей, злоупотребления, вопиющие пороки системы стали слишком очевидны, и о них не могли не заговорить. В США в начале века появляется значительная группа литераторов, разоблачающих коррупцию и беззаконие, критикующих отдельные стороны американской системы, - они получили название "разгребателей грязи". С разоблачениями выступили такие журналисты, как Линкольн Стеффенс, автор ряда очерков, собранных в книге "Позор городов" (1904), в которых он показал подчиненность политического аппарата США промышленникам и финансистам; как Айда Тэрбелл, обличавшая грязные методы крупнейших американских компаний в книге "История компании Стандарт ойл" (1904), как Густав Майерс, разоблачивший в работе "История крупных американских состояний" (1910) темные махинации, сопутствовавшие созданию состояний Вандербилта, Гульда и других американских миллионеров.

Усилились разоблачительные тенденции и в изобразительном искусстве, художники обращаются к показу простого люда, изображению нищеты. В их творчество проникают мотивы протеста^*.

^* (Одним из ярчайших образцов такого проникновения является картина известного художника Уильяма Кера "Из глубины" ("From the Depth"). В роскошную, обставленную античной скульптурой залу, где происходит оргия одетых в черные фраки некоронованных королей Америки, сквозь блестящий паркетный пол из подземелья - обиталища тружеников (удел которых потом и кровью платить за роскошь верхних этажей) вламывается грозный кулак рабочего. Среди веселящихся господ - смятение. Сидящий на стуле миллиардер в тупом испуге уставился на кулак, символизирующий приближающееся возмездие. Картина Уильяма Кера напоминала властителям о неминуемой расплате, звала угнетенных к борьбе. )

Против коррупции и беззакония выступают и писатели. Дэвид Грэм Филлипс (1867-1911) публикует работу "Предательство сената", изобличающую продажность сенаторов. Появляется ряд его романов с остро разоблачительной тенденцией, а также книги таких писателей, как Роберт Херрик (1868-1938), Эптон Синклер (1878).

В произведениях "Стоимость" (1904) и "Потоп" (1905) Филлипс разоблачал биржу; обличению политических боссов была посвящена его повесть "Сливовое дерево" (1905). Херрик в книге "Воспоминания американского гражданина" (1905) дал детальный анализ карьеры бизнесмена, не брезгующего никакими методами для подавления, конкурентов.

Протест "разгребателей грязи" носил характер мелкобуржуазный. Критикуя отдельные стороны американской системы, они не выступали против строя в целом, выражая, таким образом, интересы мелкой буржуазии, недовольной гнетом монополий. Однако критика "разгребателей" представляла определенную ценность для развития демократического движения в США, так как вскрывала пороки капиталистической системы, ставила под сомнение легенду об американской исключительности, о якобы особом, лишенном острых противоречий пути развития американского капитализма.

В начале XX века в США заметное развитие получило социалистическое движение. В 1901 году произошло объединение левого крыла Социалистической рабочей партии с Социал-демократической в новую Социалистическую партию, построенную по типу европейских социал-демократических партий, и расширилось влияние этой новой партии. Завоевывая новых и новых сторонников, все большую популярность приобретал марксизм. Сильное влияние оказывали идеи дарвинизма. Но социалистическое и рабочее движение в США еще очень незрело и заражено оппортунизмом. В рядах социалистов было немало сторонников победы путем выборов, прогрессивные, научные идеи смешивались с реакционными антинаучными концепциями Г. Спенсера, Ф. Ницше и других буржуазных философов. "Боевой и потенциально очень сильный рабочий класс, - характеризует этот период развития рабочего движения У. Фостер, - но совершенно незрелый в идеологическом отношении"^*.

^* (У. З. Ф остер. Очерк политической истории Америки. ИЛ, М., 1953, стр. 469. )

Эту незрелость отразила и созданная в 1905 году организация "Индустриальные рабочие мира" (ИРМ), провозгласившая в своем уставе в качестве идеала "экономическую организацию рабочего класса, не примыкающую ни к какой политической партии"^*. Именно она, эта организация, должна была, по мысли составителей устава, возглавить классовую борьбу рабочего класса, экспроприацию и удержание в руках всего того, что произведено его трудом. И все же само по себе создание в 1905 году организации ИРМ, построенной в отличие от реакционной Американской федерации труда по производственному принципу и вдохновляемой идеями классовой борьбы, было явлением прогрессивным. Боевой дух и интернационализм ИРМ сыграли положительную роль в американском рабочем движении.

^* (Л. И. 3убок. Очерки истории США, стр. 343. )

Но с первых же дней образования в этой организации научалась борьба, в результате которой победу одержали анархо-синдикалисты. Отвергнув всякую политическую и парламентскую деятельность, ИРМ единственными методами для свержения капиталистического строя провозгласила ) в 1908 году "прямое действие", саботаж, всеобщую забастовку.

На рубеже веков рабочее и социалистическое движение США выдвинуло ряд талантливых руководителей. К числу наиболее известных и любимых принадлежали Юджин Дебс и Билл Хейвуд. Юджин Дебс в течение продолжительного времени являлся признанным вождем социалистического движения США, Билл Хейвуд стал во главе организации "Индустриальные рабочие мира".

Стачечная борьба выковала немало прекрасных вожаков-социалистов, новые социалистические организации создавались по всей стране.

Революционные события в России (1905-1907 годы) активизировали прогрессивные силы США, вызвали к жизни движение солидарности. ИРМ посвятила русской революции специальную резолюцию, в которой заявила о сочувствии, финансовой и моральной поддержке "преследуемых и страждущих собратьев, ведущих борьбу в далекой России"^*. Социалисты организовывали общества в защиту русской свободы, собирали деньги для передачи русским революционерам.

^* (Л. И. Зубок. Очерки истории США, стр. 344.)

Обеспокоенные бурным развитием революционных настроений, капиталисты перешли в контрнаступление, прибегли к методу провокаций. Во время забастовки горняков западных штатов в 1905 году взрывом брошенной провокатором бомбы был убит губернатор. Как это делалось прежде (в 1886 году), власти арестовали вождей рабочих, на этот раз руководителей Западной федерации горняков Мойера и Хейвуда, предъявив им обвинение в убийстве. Над ними готовилась расправа.

В защиту арестованных выступили все прогрессивные силы США. Приветственную телеграмму заключенным направил приехавший по заданию партии в Америку А. М. Горький. Джек Лондон написал статью в их защиту. По стране прокатилось широкое движение протеста. И власти, успешно осуществившие подобный гнусный замысел тридцать лет назад и казнившие по аналогичному обвинению лидеров рабочего движения, теперь под давлением общественности вынуждены были отступить, освободить Хейвуда и Мойера.

В эти бурные годы американской истории продолжалась активная деятельность "разгребателей грязи". Едва ли не самым известным произведением "разгребателей" явился изданный в 1906 году роман Элтона Синклера "Джунгли". Социалист Э. Синклер с большой убедительностью рассказал о трудной судьбе рабочего. Широко используя фактический материал, писатель разоблачил антисанитарные условия труда рабочего класса Америки, показал, как жизнь приводит в ряды социалистов героя романа, несознательного рабочего Юргиса.

"Джунгли" завоевали огромную популярность у читателей Америки и оказали сильное воздействие на общественное мнение. Сенат вынужден был даже создать специальную комиссию для расследования вскрытых Синклером злоупотреблений и нарушений элементарных санитарных условий при изготовлении консервов и колбас промышленниками Чикаго.

С началом нового века и вступлением США в эпоху империализма сами социальные условия, общественная борьба давали писателю, близкому к народу, новую пищу для раздумий о месте и значении его творчества.

Джек Лондон неоднократно заявлял, что писатель должен держать руку на пульсе жизни. Впервые сказал он об этом в статье "О писательской философии жизни" (октябрь 1899 года).

В статье "Что общество теряет при системе конкуренции" (1900) Лондон с гневом пишет, что искусство в США является достоянием кучки избранных. Чтобы быть действенным, оно должно стать неотъемлемой частью жизни, проникнуть во все ее уголки. Молодой писатель ратует за доступность, действенность и массовость искусства, за всестороннее изображение действительности, не минуя неких "запретных" аспектов, изображение которых последователями "нежной традиции" выводилось вне предмета искусства.

В заметках "Материальная сторона" (1902) и "Еще о претендентах стать писателями" (1902) Лондон осуждает издательскую практику, говорит о трудных условиях, в которые ставится писатель. А в статье "Трагическое и страшное в художественной литературе" (1903) он прямо заявляет, что в результате развращающего влияния издательских денег великое произведение американской литературы остается ненаписанным.

Переодетый бродягой Джек Лондон в трущобах английской столицы

Годы между началом работы над романом "Дочь снегов" и созданием следующего романа, "Морской волк" (1904), являются периодом, когда кристаллизуются элементы нового во взгляде Лондона на искусство и назначение писателя. Они находят свое отражение в его литературных статьях. В рецензии на роман "Спрут" Норриса, опубликованной в 1901 году, Лондон с восхищением подчеркивает, что автору удалось проникнуть в сердце своего народа. В том же году писатель знакомится с романом Горького "Фома Гордеев". Статья Лондона о "Фоме Гордееве" (ноябрь 1901 года) характеризует это произведение как блестящий анализ жизни современного общества. Американский писатель обращает внимание на то, что Горький поднял свой голос в защиту отверженных и презираемых, что книга является обличением мира торгашества и наживы, протестом против социальной несправедливости. Лондон считает, что реализм Горького действеннее, чем реализм Толстого и Тургенева. "Это целительная книга... - заявляет он. - Она утверждает добро. Эта книга - действенное средство, чтобы пробудить дремлющую совесть людей и вовлечь их в борьбу за человечество" (курсив мой. - В.Б.)^*.

^* (Д. Лондон. Соч., т. 5, стр. 637. )

Так в конце 1901 года сформулировал Джек Лондон задачу художника. Он считает, что книга может быть орудием пробуждения сознания, призывом к борьбе.

Молодой американский писатель не остался глух к зову, который услышал он со страниц "Фомы Гордеева". Осенью следующего года, попав в Англию, он инкогнито поселяется в лондонских трущобах, чтобы проникнуть в сердце народное одной из богатейших капиталистических стран. Через несколько месяцев по материалам своих исследований Лондон публикует очерки о бедняках английской столицы "Люди бездны" (1903), произведение, в которое, по собственному признанию, вложил большую часть своего сердца, чем в любую другую свою книгу^*.

^* (Ch. London, v. 1, p. 381. )

Критерием при отборе и оценке явлений, как сообщалось автором в предисловии, было избрано следующее: добром считать все то, что приносит людям здоровье физическое и моральное, а злом - все то, что укорачивает век, порождает страдания, делает людей тщедушными карликами, извращает их психику.

Английская критика признала (а ее мнение в данном случае являлось особенно авторитетным), что, изображая бедноту, Лондон проник глубже в сердце ист-эндских трущоб, чем любой другой писатель^*. Эта удача не была, paзумеется, случайностью. И дело было не только в том, что писатель добросовестно изучил материал, но и в том, что в юности сам он был бродягой, сам голодал и попрошайничал, чтобы добыть несколько центов на кусок хлеба, поэтому думы и переживания обездоленных были ему близки.

^* (P. Foner. Jack London: American Rebel. N. Y., 1947, p. 52.)

Проанализировав жизнь современного общества, в своих очерках Лондон заклеймил мир наживы и выступил против социальной несправедливости, в защиту отверженных. Он не ограничился простым показом вопиющей правды, а обобщил факты и вынес приговор: да, эта система развивает производительные силы человека, но миллионы англичан не получают в достатке ни пищи, ни одежды, ни обуви. Система управления негодна, "система, столь явно не оправдавшая себя, не имеет права на существование..."^*. "Общество должно быть реорганизовано и отдано в руки надежного управления"^**. "Эта система,- заключал он,- столь грубо и преступно попирающая права людей, будет неизбежно уничтожена"^***.

^* (Д. Лондон. Соч., т. 2, стр. 586. )

^** (Д. Лондон. Соч., т. 2, стр. 587. )

^*** (Д. Лондон. Соч., т. 2, стр. 588.)

Очерки написаны в русле традиций американских "разгребателей грязи", но выводы, которые делались автором, были революционными и означали шаг вперед от мелкобуржуазных рецептов "разгребателей".

Таким образом, к 1903 году Лондон не только пришел к пониманию активной роли писателя, но и доказал это собственным творчеством, правда, еще не используя жанр беллетристики, а в очерковой форме.

В октябре 1902 года компания "Сенчюри" издала юношескую повесть Лондона "Путешествие на "Ослепительном". В 1903 году вышли написанные в содружестве с Анной Струн-ской "Письма Кэмптона и Уэйса". Совершенствуется писательское мастерство молодого автора. Особенно это заметно по повести "Зов предков" (опубликована в июле 1903 года), написанной в короткий срок - за один месяц, но отлившейся в совершенной художественной форме. Повесть "Зов предков" стала в ряд немногих совершенных в своем роде творений не только благодаря содержанию и предмету, который с такой убедительностью изображала, но и поразительному стилистическому мастерству художника: проза Лондона поэтична, местами она читается, как стихи.

Рассказывая о судьбе собаки Бэка, писатель сосредоточивал внимание на законах, управляющих животным миром, в котором либо убьешь и будешь сыт, либо тебя убьют и съедят. Другим могущественным законом животного мира, по его мнению, является закон приспособляемости: выживает особь, умеющая лучше других приспособиться к изменяющимся условиям.

"Герой" повести щенок Бэк вынужден, подобно человеку в капиталистическом обществе, в борьбе за существование познавать жестокие законы жизни, и вот к какому выводу приходит умудренный опытом Бэк: "Так вот какова жизнь! В ней нет места честности и справедливости. Кто свалился, тому конец. Значит, надо держаться крепко!"^*. И хотя Лондон наделил своего Бэка человеческим умом, он как художник добился большого правдоподобия в объяснении его поведения. Но за внешними приметами мастерски нарисованного животного мира читатель подчас угадывал аналогию с диким миром капитализма.

^* (Д. Лондон. Соч., т. 1, стр. 559.)

Обращение автора "Людей бездны" к миру зверей не было случайным: законы животного мира казались Лондону созвучными эпохе. Борьба "героя" повести за существование символизировала борьбу индивидуума в капиталистическом обществе. Эта тенденция книги была отмечена и американскими литературоведами^*.

^* (Например, по утверждению Фреда Патти, Бэк символизировал существо западного индивидуализма, дух молодого, свободного американского Запада (F. Pattee. The New American Literature. N. Y., 1930, p. 138). )

Повесть великолепно удалась композиционно, всесторонне и глубоко был очерчен центральный характер - собака Бэк. "Зов предков" оказался хорошей пробой пера перед новым обращением к крупной литературной форме. Вскоре Лондон действительно приступил к созданию нового романа.

"Я хочу отойти от Клондайка, - пишет он издателю Бретту. - Я уже отслужил на нем в подмастерьях. Теперь я чувствую себя более подготовленным, чтобы испытать силы в области гораздо более значительной и интересной. У меня намечено книг шесть - все беллетристика. За два года, с тех пор как был написан первый роман, я немало поработал и передумал, и я уверен, что сейчас смогу написать нечто стоящее"^*.

^* (I. Stone. Sailor on Horseback. Cambridge, 1938, p. 171.)

Весной 1903 года Лондоном был начат новый роман. В январе следующего года на столе писателя уже лежала готовая рукопись "Морского волка". С января по ноябрь роман печатался в журнале "Сенчюри мэгезин", а в октябре 1904 года вышел отдельной книгой.

"Морской волк" посвящен предмету в достаточной степени романтическому. Лондон рассказывал о моряках. Вот когда пригодился его богатый опыт - с детства жил он жизнью моря, слышал множество морских историй, немало перевидал настоящих моряков, вдоль и поперек избороздивших океан. Он сам матросом пересек Тихий, а всего за несколько месяцев до начала работы над романом в качестве корреспондента - Атлантический океан.

Обращаясь к морской тематике, Лондон выступал продолжателем традиций американских писателей: Фенимора Купера, Эдгара По, Ричарда Дана и Германа Мелвилла. Ричарда Дана Лондон считал классиком моря, написал предисловие к его роману "Два года в матросах", в котором обращал внимание на реализм этой книги. С детства зачитывался автор "Морского волка" книгами Мелвилла, и герой "Морского волка" Вульф Ларсен живо напоминает капитана Ахава из романа "Моби Дик".

Определенное влияние, вероятно, было оказано на Лондона и англичанином Робертом Льюисом Стивенсоном, творчество которого давно интересовало писателя^*.

^* (В. Богословский в работе "Северные рассказы Д. Лондона" (стр. 110) обнаруживает сходство сюжета, образов и проблематики "Морского волка" и повести Фр. Норриса "Моран с Леди Лэтти". Лондон познакомился с названным произведением Норриса в 1899 г. (см. Ch. London, v. 1, p. 290).)

Лондон хотел "запрятать" в роман важную для него идею, которая требовала углубленного раскрытия, - разоблачение индивидуалиста, модной в то время фигуры "сверхчеловека".

Избранная тема давала простор романтическому воображению Лондона, здесь было где развернуться, и в то же время место действия - изолированный в океане и зависимый от воли одного лица корабль - представляло ему возможность показать основанный на силе и индивидуалистической философии мир в его наиболее ярких проявлениях. Писатель изображал конфликт между опирающимся на силу индивидуализмом, воплощенным в образе капитана Ларсена, и общественным началом - его командой.

Джекоб Велз из романа "Дочь снегов", убежденный, что мир создан для сильной личности, и открыто высказавший презрение к массе, был предшественником Ларсена, но уже в том, как изображался новый герой, и в отношении к нему автора сказалась эволюция в мировоззрении и художественном методе писателя.

Философия Ларсена: быть сильным - это добро, а быть слабым - зло^*. Он лишен нравственных устоев, аморален, циничен. В строгом соответствии с нормами капиталистического общества стремление пожирать других и не дать пожрать себя Ларсен сделал законом жизни. Лондон подчеркивает первобытную силу, грубость, садизм в его характере.

^* (Д. Лондон. Соч., т. 4, стр. 68.)

Писатель старается социально обосновать некоторые черты в характере героя, объяснить истоки его всесокрушающей воли и причины его одиночества. У Ларсена позади полуголодное детство, побои, морская служба, до всего в жизни он дошел сам, поэтому и полагается он только на свой разум и свои силы. Волчьи условия общества неизбежно порождают индивидуалиста. Лондон подводит к выводу, что современное общество либо сгибает человека и создает раба, покоряющегося воле сильной личности, либо воспитывает "сверхчеловека", сгусток энергии и воли, выживающего и одерживающего победу в жестокой социальной борьбе, становящегося господином. Граница между господином - Ларсеном и рабами - матросами четко проводится в романе.

Вульф Ларсен беспощадно подавляет всякие порывы к протесту и тем самым создает у читателя иллюзию бесконечного торжества философии "сверхчеловека". Но торжество Ларсена, как показывает автор, временно - в этом и заключалось то новое, что вносилось Лондоном в трактовку образа сильной личности. Капитан в конце концов оказывается неспособным противостоять команде: даже "сверхчеловеку" не по силам борьба против коллектива. Герой надрывается, он наказан своей собственной человеконенавистнической философией, он покинут всеми и обречен на гибель. Так заклеймил Лондон в романе ницшеанскую философию индивидуализма.

Ларсен - герой ницшеанского типа. Это ясно. Однако Лондон сделал его образ сложным: в его натуре немало отталкивающего, но он наделен и положительными чертами. Образ Хэмфри Ван-Вейдена, хрупкого интеллигента, волею случая заброшенного в дикий мир Вульфа Ларсена, призван оттенить положительные и отрицательные черты главного героя.

Хэмфри - продукт аристократического воспитания, не приспособленный к суровым жизненным испытаниям белоручка. Ларсен же рано узнал почем фунт лиха - с детства зарабатывал он на хлеб своими руками.

Лондон противопоставляет идеализму Ван-Вейдена "материализм" Ларсена в пользу последнего. Он симпатизирует физическому здоровью, уму и в какой-то мере философии капитана: его грубый "материализм" и атеизм явно ему импонируют. Ларсен в совершенстве владеет своей профессией, он бог на море, а это, по убеждению Лондона, тоже заслуга немалая.

Противопоставление Ларсена и Ван-Вейдена продолжает играть свою роль не только в первых, но и в последующих частях романа, где особенность характера Ван-Вейдена используется, чтобы подчеркнуть одну из предпосылок гибели героя. Если Хэмфри Ван-Вейден под давлением окружающей среды и условий способен меняться: он развивается физически, овладевает морской профессией, приобретает новые, необходимые качества, то Ларсен не приобретает новых качеств, не поддается воздействию извне, он не способен и не хочет изменяться. И эта его железная неизменность, нежелание пойти на уступки команде, приспособиться к среде, понять ее законы являются предпосылкой его крушения.

Создавая "Морского волка", Джек Лондон использовал жанр романа для борьбы с антиобщественным явлением. Романом он доказывал, что энергия выдающейся личности сама по себе ничего не стоит и, будучи направлена против людей, является моментом разрушительным.

Скрыв в приключенческом романе антиницшеанскую идею, Лондон выступал как продолжатель Мелвилла, который в своем приключенческом романе "Моби Дик" тоже замаскировал философскую идею. Однако в то время как идея Мелвилла была в основе пессимистична и он говорил о тщетности попыток человека уничтожить зло (капитан Ахав погибал, безуспешно пытаясь одержать победу над символизировавшим зло белым китом Моби Диком), у Лондона олицетворяющий зло Вульф Ларсен сам гибнет, потерпев поражение в попытке бесконечно навязывать свою волю группе людей. Лондон выступил против индивидуалиста, что было важным шагом вперед по сравнению с его предшественником.

И хотя, "убивая" ларсеновский индивидуализм, Лондон еще не противопоставил ему в этом романе социалистической идеологии, предложенное им решение выдвинутой проблемы было шагом вперед в его творчестве.

В романе "Дочь снегов" герои обсуждали судьбы цивилизации, старались выяснить значение той или иной расы в истории человечества. В "Морском волке" Ларсен и Ван-Вейден дискутируют вопросы морали, права, различные философские проблемы, волновавшие современников. Лондон вводил в обиход эти проблемы, популяризировал их и тем самым приближал американский роман к интеллектуальной жизни времени, делал его актуальным для своей эпохи и исторически достоверным для потомков, тем самым давая в их руки документ для изучения дум и заблуждений своих предшественников.

Если "Дочь снегов" отражала в известной мере влияние "нежных традиций", то "Морской волк" был полемически заострен против этих традиций. Лондон писал о грубом и злом в жизни, вынося, правда, это грубое и злое за пределы конкретных связей с каким-либо государством земного шара, в чем находил проявление романтизм автора.

Идя вразрез с традициями "нежного реализма", Лондон сознательно уходил в романе и от обстоятельности "местных колористов", стремясь к сжатому и увлекательному повествованию. С первых страниц ввергает он читателя в пучину событий (столкновение кораблей, гибель людей, агония умирающего), вводит в мир, где смерть человека является малозначительным эпизодом. На "Призраке" безраздельно господствует жестокая воля капитана Вульфа Ларсена, в самом первобытном виде царит деспотичный закон силы, обычно прикрытый в капиталистическом обществе флером буржуазных свобод. Читатель, таким образом, в самом начале вводится в необычные условия, и автор безраздельно завладевает его вниманием.

Лондон выбрал излюбленную ситуацию - человек на грани жизни и смерти. Жизнь, по словам его героя, получает особенную остроту, когда висит на волоске.

В отличие от романа "Дочь снегов" второй роман Джека Лондона построен более умело. События, двигательной пружиной которых является Ларсен, убедительно мотивируются его философией. Они связаны местом действия и личностью Ван-Вейдена, от имени которого ведется рассказ.

Следует, однако, отметить, что последние части романа менее удались автору. Здесь напряженность сюжета ослабевает, книга завершается идиллической концовкой. Дело в том, что редактор богатого журнала "Сенчюри мэгезин", которому предложил Лондон еще не законченный роман, согласился печатать его при условии, что герой и героиня, оставшись наедине на острове, не совершат ничего такого, что даже косвенно могло бы оскорбить утонченный вкус благовоспитанных читательниц журнала^*. И писатель принял это условие.

^* (I. Stone. Sailor on Horseback, pp. 194-195.)

В новом романе Лондон обнаружил незаурядное мастерство портретиста, что ярче всего выразилось при создании образа Ларсена, и вновь выступил как талантливый художник-пейзажист в описаниях моря и столкновений с ним человека (например, в главе 17). В морских сценах он широко пользуется возвышенной лексикой, романтической символикой, гиперболой. Ларсен ликует в предвкушении великой минуты, когда стихии обрушатся на него^*, и словно некий бог, повелитель бури, рассекает своим судном волны, заставляя стихию служить себе^**. Люди мужественно вступают в единоборство с океаном и одерживают победу. Корабль Ларсена назван "Призраком". Лондон хочет подчеркнуть этим нечеловечески жестокий характер режима, созданного на судне капитаном Ларсеном, и вместе с тем оттенить ту исключительную миссию, которую выполняют судно и капитан, торжествуя и утверждая победу над дикой стихией - океаном.

^* (Д. Лондон. Соч., т. 4, стр. 129.)

^** (Д. Лондон. Соч., т. 4, стр. 137.)

Лондон нередко пользуется сравнениями, делающими речь приподнятой, насыщающими ее пафосом, который обычно свойствен романтическому стилю. "Я стоял словно громом пораженный", - восклицает Хэмфри Ван-Вейден^*. "Но Вульф Ларсен являлся воплощением мужественности и сложен был почти как бог", - говорится о герое^**. "Я не мог оторвать от Ларсена глаз и стоял, как пригвожденный к месту"^***.

^* (Д. Лондон. Соч., т. 4, стр. 98 (в оригинале: "I was thunderstruck").)

^** (Д. Лондон. Соч., т. 4, стр. 117 (в оригинале: "But Wolf Larsen was the man-tipe, the masculine, and almost a god in his perfectness").)

^*** (Д. Лондон. Соч., т. 4, стр. 117 (в оригинале: "I could not take my eyes from him. I stood motionless...").)

Образ Вульфа Ларсена - несомненная удача Лондона, свидетельство его незаурядного дарования. "Это потрясающе хороший роман, - писал о "Морском волке" Амброз Бирс,- в одном отношении - что-то в нем все время "идет", не всегда то, что хотелось бы, но что-то. Над книгой невозможно заснуть. Но самым замечательным, несомненно, одним из величайших ее моментов является титаническое создание Вульф Ларсен... Невозможно забыть Вульфа Ларсена. Он останется с вами до конца... Вырубить, воздвигнуть такую фигуру - свершение достаточное для целой человеческой жизни"^*. Ларсен принадлежит к числу самых ярких образов, созданных американской литературой начала XX века. Это тип ницшеанца, деспотической личности, не гнушающейся средствами, чтобы утвердить свою власть над людьми. К разряду подобных "сверхчеловеков" принадлежали промышленные магнаты, финансовые воротилы, хищники различного калибра, нашедшие в Америке благоприятную почву для процветания. Они обладали характером Ларсена - не случайно Лондон сближал последнего с Рокфеллером.

^* ("It is a rattling good story in one way; something is "going on" all the time - not always what one would wish, but something. One does not go to sleep over the book. But the great thing - and it is among the greatest of things - is that tremendous creation, Wolf Larsen... You "can't lose" Wolf Larsen. He will be with you to the end. The hewing out and setting up of such a figure is enough for a man to do in one life-time".

P. Foner. Jack London: American Rebel, p. 62.)

"Сверхчеловек, - писал он о Ларсене, - явление антиобщественное по своим тенденциям, и в наши дни, в нашем сложном обществе и социологии его враждебная отчужденность не может иметь успеха. Отсюда непопулярность таких финансистов-сверхчеловеков, как Рокфеллер..."^*.

^* (Ch. London, v. 2, p. 57.)

Мы видим, таким образом, что замысел романа определялся задачами более глубокими, чем простое создание занимательной истории о выходе команды корабля из-под власти свирепого капитана, и гораздо более конкретными, нежели сравнительно общая проблема о разоблачении сверхчеловека. Разоблачая капитана Ларсена, Лондон видел перед собой Рокфеллера и ему подобных мультимиллионеров, против них направлял свое перо.

Американская критика немедленно отметила антиницшеанскую направленность романа. "Индепендент" писал^*, что Лондон показал, как бы силен "сверхчеловек" ни был, он не в состоянии одержать победу над объединенными силами людей. "Интэрнэйшнл соушилист ревью"^** называл Ларсена плотью и кровью системы конкуренции, апофеозом современного индивидуалистического капитализма.

^* ("Independent", LVIII, 1905, Jan. 5, p. 40.)

^** ("International Socialist Review", 1905, Feb., p. 507.)

Характером Ларсена - и не потому, что он был позаимствован, а потому, что был типичен, распространен в американской действительности, - несколько позже был наделен герой "трилогии желания" Теодора Драйзера Фрэнк Каупервуд - хищник высшего класса в гнусном мире бизнеса. Образ, созданный Лондоном, оказал влияние на замыслы других американских писателей и, в частности, на драматурга Юджина О'Нила, признававшего впоследствии, что Джек Лондон вместе с Джозефом Конрадом пробудил его интерес к морю^*. Капитан Кинэй из пьесы О'Нила "Королева Атлантики" (в другом переводе "Ворвань") написан не без влияния образа знаменитого героя "Морского волка".

^* (A. Quinn. American Fiction. N. Y., 1936, p. 545.)

В 1900 году Лондон женился на Бэсси Маддерн, невесте погибшего друга. Супруги зажили согласно и счастливо. Вскоре у них родилась дочь, которую назвали Джоан. Бэсси была неплохой хозяйкой и хорошей матерью. Но не приспособленный к сидячей жизни Джек вечно куда-то исчезает и, случается, возвращается заполночь. В семье вспыхивают ссоры. Бэсси, уравновешенная, "положительная", не понимает порывов мужа, его увлеченности. И Джека начинают тяготить семейные узы.

В 1902 году у Лондонов родилась вторая дочь, а летом следующего года, отчаявшись наладить нормальную семейную жизнь, придя к заключению, что ошибся в выборе, Джек Лондон уходит от Бэсси. Но то обстоятельство, что он покинул своих дочерей, гнетет его. Некоторое время спустя он предпринимает попытку восстановить семью и возвращается, однако через полтора месяца уходит вновь, и на этот раз навсегда.

Седьмого января 1904 года, почти за три недели до вероломного нападения японской эскадры на Порт-Артур, означавшего начало русско-японской войны, Джек Лондон отплывает в качестве военного корреспондента американской газеты "Экзаминер" в Японию. 25 января вместе с другими репортерами он высадился в Иокагаме и оттуда перебрался в Корею, где, как ожидалось, и должны были развернуться события надвигающейся войны.

Жена Джека Лондона Бэсси с дочерьми Джоан и Бесс

Невероятного труда стоил Лондону путь в Корею. Нелегко было получить разрешение, найти место на пароходе. Множество препятствий чинили японские власти. За чрезмерную активность в попытках проникнуть к линии фронта писателя даже арестовали. Чтобы вызволить его, потребовалось вмешательство японских журналистов и американского посланника.

Осунувшийся, падающий с ног от угара и усталости, сошел Лондон на берег в Чемульпо. Знакомые не узнали его. Из-за всех дорожных превратностей он последним добрался до Сеула, но все же одним из первых попал к линии фронта и даже в Маньчжурию.

12 марта он не без гордости писал, что дальше всех продвинулся на север и находится всего в сорока милях от передовой. Но через два дня он вновь оказывается в Пхеньяне, вынужденный подчиниться указанию японского командования. "Японцы вообще не позволяют нам видеть войну"^*,- с горечью сообщает он.

^* (Ch. London, v. 1, p. 415.)

Лондон не получает писем из дому и не знает, доходят ли по назначению его корреспонденции. Ему не разрешается отъезжать более мили от места указанного ночлега. Препятствия, возводимые японцами, становятся для него невыносимыми, и он просит редактора газеты либо перебросить его на русскую сторону, либо отозвать. Японские власти явно с особым недоброжелательством относятся к упрямому корреспонденту, к тому же симпатизирующему русским, и вскоре Лондон возвращается в Америку. Когда он отплывал обратно из Иокагамы, его друзья по перу все еще ожидали разрешения для поездки на фронт.

Препятствия и ограничения, с которыми столкнулся писатель, сказались на его репортажах. Японская цензура обязывала Лондона быть умеренным в критике японцев и сдержанным в симпатиях к русским. И все же в его репортажах из Кореи и Маньчжурии явственно слышны и сочувствие русским и осуждение японского вероломства, а в оценке, даваемой японской армии, звучит беспокойство: Лондон предостерегает от опасности, которую представляет собой милитаристская машина Японии. Как знать, может быть, именно за зоркий глаз и смелость оценок и был удален писатель-социалист Джек Лондон из Маньчжурии, Кореи и Японии.

После разрыва с Бэсси в жизни Джека Лондона все большее место начинает занимать Чармейн Киттредж, секретарь при президенте Миллс-колледжа, оклендского пансиона благородных девиц. Она пленила его своей живостью и развитостью, готовностью следовать за ним повсюду и, кто знает, какими еще достоинствами. Она неплохо пела и была прекрасной пианисткой, хорошо плавала и прочно держалась в седле. Лондону казалось, что эта женщина лучше других понимает его и что они близки по духу. Чармейн с готовностью поддерживала его романтические порывы, была, как он убеждался, не только подругой, но товарищем и вдохновителем.

Приведем одно из писем Джека Лондона к Чармейн, написанное еще до того, как стали они мужем и женой, оно объяснит, какого рода чувство связывало двух этих людей:

"Дорогая, дорогая Подруга!

В последние дни я почему-то очень много думаю о Вас и не могу объяснить, отчего Вы стали мне еще дороже.

Я не буду говорить о духовных и душевных качествах, ибо в этом-то, во всяком случае, Вы внезапно колоссально выросли в сравнении с остальными женщинами.

О, поверьте мне, последние несколько дней я думал, я сравнивал, и я понял, что не только все больше и больше горжусь Вами, но восхищаюсь Вами. Дорогая, дорогая Женщина, как я восхищался Вами, например, вечером в среду! Конечно, мне нравилось смотреть на Вас, больше того - я был восхищен! И не столько тем, что Вы говорили или делали, сколько тем, что Вы не говорили и не делали. Вами, именно Вами, Вашей силой, уверенностью и властью, которой держите Вы меня около себя, тем миром и покоем, которые Вы всегда приносите с собой. Сейчас я еще тверже, чем год назад, уверен, что мы будем счастливы вместе. Мой разум уверен в этом.

Бог мой! И Вы отважны! Я люблю Вас за это. Поэтому Вы мой товарищ. Я говорю о душевной отваге.

Но Вы обладаете и другой не столь важной отвагой. Я вспоминаю, как Вы плаваете, прыгаете, ныряете, и мои руки тянутся к дорогому, чувственному, отважному телу, а моя душа тянется к его отважной душе.

Моя первая мысль по утрам и последняя вечером - о Вас. Мои руки обнимают Вас, а душа целует Вас.

Ваш раб"^*.

^* (Сh. London, v. 2, pp. 76-77. )

В 1903-1905 годах Лондон часто навещает дом Нинетты Эймс, известной калифорнийской журналистки, которая доводилась теткой Чармейн. Дачи Эймс находились в пятидесяти милях от Окленда, в местечке Глен-Эллен, затерявшемся в зарослях пышного кустарника и развесистых сэквой. В ноябре 1905 года Лондон получает, наконец, развод и, вызвав Чармейн в Чикаго, где он находился проездом во время лекционного турне, регистрирует с ней брак.

Еще летом купил он участок земли возле Глен-Эллена в Лунной долине, в крае диких рощ, косогоров и плавных лощин, величественно обрамленных каскадом гор, крае сказочно красивом, не тронутом варварской рукой "цивилизации". Здесь он собирается построить дом и прочно обосноваться. На лоне природы лучше работалось. В свободное время он охотился, ездил верхом, долгие часы отдавал хозяйствованию на ферме.

Чармейн Лондон

Близко знавший Лондона в те годы Эдмонд Пелузо рассказывает: "Ранним утром он уезжал верхом "куда глаза глядят", захватив с собой портативную пишущую машинку, складной стул, ковер и завтрак. Найдя себе место по вкусу-цветущий луг, залитый солнцем, или пеструю скалу, нависшую над долиной, - он расстилал свой ковер под сенью какого-нибудь эвкалипта, красного кедра или гигантской сэквои, устанавливал пишущую машинку, отпускал лошадь щипать на свободе траву и впрягался в работу.

Джек Лондон в Глен-Эллен (Лунная долина)

На клочке бумаги он быстро набрасывал основные пункты, которые предполагал в дальнейшем развить, садился за пишущую машинку в обстановке чудесного калифорнийского пейзажа и принимался стучать по клавишам, выливая свои мысли в окончательную форму"^*.

^* (Эдмондо Пелузо. Из дней знакомства с Джеком Лондоном. "Красная новь", 1933, кн. 1, стр. 190.)

1904-1907 годы - важный этап в жизни и творчестве Джека Лондона. В 1904 - начале 1905 года он перенес, по его определению, "длительную ницшеанскую болезнь", состояние душевной депрессии, разочарования и отвращения к жизни, видимо связанное с уходом от семьи, затянувшимся разводом и временным разочарованием в возлюбленной Чармейн. "Болезнь" была преодолена к июлю 1905 года, о чем Лондон пишет в письме к Фредерику Бэмфорду^*. Был период, когда писатель готов был покончить самоубийством (он признавался об этом позже в книге "Джон - Ячменное Зерно"). Удержала его от последнего шага, как сообщал он там же, надежда на народ^**.

^* (G. L. Вamfогd. The Mystery of Jack London. Oakland, 1931, p. 192.)

^** (Д. Лондон. Поли. собр. соч., т. XXIV, стр. 117, 118.)

Активизация рабочего и социалистического движения, собственное повседневное участие в политической жизни, общественной борьбе, наконец, революционные события в России оказались тем решающим фактором, который способствовал возвращению писателя к жизни.

Рассказ "Любовь к жизни" (декабрь 1905 года), статья "Что значит для меня жизнь" (март 1906 года) и роман "Белый Клык", проникнутые оптимистическим настроением, - свидетельство победы в Лондоне воли к жизни, его выздоровления.

8 мая 1905 года он пишет из Глен-Эллена Фредерику Бэмфорду:

"Можете вы выяснить для меня следующее:

1) Когда волки спариваются?

2) Как долго вынашивают они волчат?

3) В какое время года приносят они детенышей?

Все эти факты нужны для новой книги, которую я начинаю"^*.

^* (G. L. Bamford. The Mystery of Jack London, p. 185.)

Речь шла о романе "Белый Клык". Ровно через год он начал публиковаться в журнале "Аутинг мэгезин", а в сентябре 1906 года вышел отдельным изданием.

Еще в повести "Зов предков" Лондон с поразительным правдоподобием нарисовал картину жизни животного мира. Учение Дарвина помогло ему верно понять законы этого мира, а талант - изобразить так, что повесть сразу сделалась классической книгой в американской литературе.

Рисуя теперь в новом своем романе образ волка Белого Клыка, Лондон вновь демонстрировал свою наблюдательность и великолепное знание психики и повадок животных. Он добился редкого правдоподобия и убедительности в описании процесса знакомства волчонка с жизнью, обогащения его опыта и развития "элементарного мышления". Читатель невольно ловит себя на мысли, что во всем верит автору, вместе с ним симпатизирует "герою". Романист приводит героя к счастливому концу, и читатель, становясь свидетелем встречи прожившего трудную и опасную жизнь Белого Клыка со своим потомством, испытывает чувство облегчения. Надолго запечатлевается в памяти этот мудрый и отважный волк, созданный творческим воображением талантливого художника.

Композиционно Лондон "организует" роман, как и предыдущие крупные произведения, вокруг центрального героя, что помогает ему сделать книгу стройной. Белого Клыка он проводит через четыре восходящие ступени опыта: животный мир, индейцы, жестокий мир Красавчика Смита и, наконец, мир разума и любви, воплощенный в образе его последнего хозяина Уиндона Скотта (невольно вызывающего в памяти Ван-Корлисса из романа "Дочь снегов"). Белому Клыку удается выжить только благодаря природной силе и здоровью, а также благодаря умению приспосабливаться, что, согласно взгляду Лондона, почти равносильно пониманию законов окружающего мира.

Судьба сводит волчонка с индейцем по имени Серый Бобр, и Белый Клык, воспитанный законами свирепых клыков и крови, впервые узнает о существовании законов справедливости и добра. Он нашел их у людей^*.

^* (Здесь следует указать на то, что непритязательность и человечность индейцев противопоставляется Лондоном злобной морали Красавчика Смита. Критика нередко стремится подчеркнуть расизм в творчестве писателя и проходит мимо его симпатий к индейцам в Северном цикле рассказов, в романе "Белый Клык" и других произведениях. Не искажая исторической правды, Лондон изображает индейцев стоящими по культурному развитию ниже белых, но в то же время он показывает высоту их моральных принципов и человечность. Немало индейцев стали положительными героями рассказов Лондона. Среди них Ситка Чарли - действующее лицо нескольких Северных новелл, индианки Унга, Пассук и ряд других. )

Тема человека - венца всего живого мира - проходит через весь роман. Писатель показывает, что разум и установленные им справедливые, гуманные законы отличают человека, поднимают его над миром животных. По Лондону, не человек-одиночка возглавляет живой мир, а человек в содружестве с другими людьми, они-то и выручают его в трудную минуту. На первых же страницах писатель говорит, что человек - пылинка в огромном мире царицы-природы. Мир диких страшен и кровожаден. В борьбе с голодной волчьей стаей одинокий человек непременно был бы растерзан, но его спасают другие люди: звери трусливо бегут с поля битвы, заслышав скрип шагов его товарищей.

Много лет спустя лондоновская тема дружбы, идея "человек один не может" будет повторена на новом материале и в ином плане крупнейшим американским писателем Эрнестом Хемингуэем.

Проведя Белого Клыка через злобный мир Красавчика Смита, воспитавшего в волчонке лютую вражду ко всему живому, Лондон показывает процесс приручения Белого Клыка, торжество всесокрушающей силы любви и ласки. Причем этот процесс протекает значительно успешнее процесса его озлобления. Волк меняется под воздействием доброты и ласки, он по-иному смотрит на окружающее. Он привязался, полюбил нового хозяина, и эта любовь окрыляет волка, делает его еще более бесстрашным.

Джек Лондон за работой (Лунная долина, 1905)

Писатель противопоставлял жестокости и грубой силе Красавчика Смита (новый вариант Вульфа Ларсена) оздоравливающую, перевоспитывающую силу любви. Высокая гуманность и человеческий разум, а не насилие, способны, по мысли Лондона, творить чудеса, покорить даже волка. Человек, не вдохновленный чувством любви, утрачивает, как Красавчик Смит, человеческий облик, уподобляется зверю и становится куда более отталкивающим.

В конце своего творческого пути в романе "Майкл, брат Джерри" (1917) Лондон вновь вернется к теме чудодейственного воздействия любви, чтобы доказать неизмеримые преимущества методов, основанных на доброте и ласке при приручении животных.

Мысль о могуществе чувства любви, как мы увидим, пройдет через все творчество Джека Лондона, но уже сейчас следует обратить внимание именно на перевоспитывающую силу этого чувства, как она понимается писателем. В новелле "Бродяга и фея" (1911) он покажет, как сильно и благотворно доверчивость и внимательность маленькой девочки влияют на закоренелого преступника, вызывая перелом в его душе и судьбе. Гуманное отношение - это, по мысли писателя, могучий фактор воздействия на человека, ибо оно пробуждает добрые человеческие чувства и возрождает человека к новой жизни. Эстетика Лондона покоится на вере в добрый гений человека.

Все это не мешало, а скорее помогало Лондону изображать окружающий его мир со всем злобным и жестоким, что он содержал, это помогало ему с еще большей ненавистью восставать против бесчеловечности.

Неоднократно по разному поводу и, в частности, в опубликованной в 1902 году статье "Что нужно! Новый закон развития" Лондон сближал законы капиталистического общества с законами животного мира. В повести "Зов предков" и романе "Белый Клык" им обнажались эти законы с предельной отчетливостью: звериный мир помог в решении этой задачи, так как в нем они проявлялись в чистой, незавуалированной форме.

Обращение Лондона к животному миру во многих произведениях обусловлено не только тем обстоятельством, что писатель любил животных и внимательно изучал их психику, но и тем, что в ряде случаев он находил законы диких созвучными законам эпохи и таким путем мог осудить их.

В образе Красавчика Смита и ему подобных писатель изобличал жестокость и бесчеловечность. Однако Лондон не воспринимает все человеческое общество как однородную массу, и те четыре ступени, через которые проводит он своего героя, - яркое тому подтверждение.

Не об уходе от цивилизации, как в "Зове предков" и произведениях романтиков, рассказывалось в новом романе, а о возвращении полуволка-полусобаки к человеку, к цивилизации. И уже в самом этом новом решении старой темы ощущалась новая тенденция в творчестве Джека Лондона.