2. Достоинство труда

Титул, которым Джек гордился до конца жизни,- "Принц устричных пиратов" - был ему дан потому, что Мэмми-Королева перебралась к нему на шлюп, и он стал единственным шкипером с женщиной на борту. В самый первый день на "Ослепительном", во время попойки, она соблазнила его. Когда он ступил во владение шлюпом, она сочла само собой разумеющимся, что останется с ним.

Ей было шестнадцать лет, и раньше она считалась девушкой Француза Фрэнка. Имя Мэмми придумал для нее Джек. Рассказывая Чармиан о своей жизни с Мэмми, он поведал, однако, что посвящение в тайны пола получил еще раньше "от особы много старше меня". Никаких других упоминаний об этой женщине не существует, и, скорее всего, Джек познакомился с ней во время скитаний по оклендским улицам и салунам. Мэмми пленилась его юностью, энергией и цветущим видом, которые особенно бросались в глаза при сравнении с Французом Фрэнком. Она была хорошенькая, но выглядела старше своих лет - беспризорная портовая бродяжка, чье детство быстро сменилось житейской мудростью. Она свила семейное гнездышко в крошечной каюте, а Француз Фрэнк бесился от ревности.

В первую же ночь после приобретения "Ослепительного" Джек принял участие в набеге. Паук Хили, портовый парень двадцати одного года от роду, стал его "экипажем". Они присоединились к флотилии, в которую входили лодки Большого Джорджа, Сатаны Нельсона-младшего (сына Сатаны Нельсона-старшего, прозванного так потому, что во время драки он раздирал лица противников до крови), Улитки и Никки-Грека. Все они были вооружены пистолетами. Добравшись до устричных отмелей, они наполнили мешки, а на рассвете Джек вместе с другими поспешал к утреннему рынку. Одна ночная вылазка принесла ему столько же денег, сколько три месяца работы на консервной фабрике.

Он выплатил часть долга "маме Дженни", и почти все, что осталось, отдал Флоре. За первой ночью последовало множество подобных, полных приключений и приносивших заработки, о которых он раньше и не мечтал. Француз Фрэнк, от чьей ревности Джек беспечно отмахивался, однажды собрался было протаранить суденышко Джека, но тот вытащил двуствольное ружье, продолжая идти по курсу, и, ногой крутя штурвал, неотступно держал на мушке своего соперника. Однажды "Ослепительный" привез самый большой улов на всем пиратском флоте. В другой раз шлюп Джека первым пришел к финишу предрассветной гонки, хотя он и потерял руль, а ему исполнилось только шестнадцать - и он был самым молодым из пиратов.

Когда долг был полностью выплачен, а в семье завелись деньги, Джек запил. За бесстрашие и моряцкую сноровку его охотно приняли в компанию, однако, чтобы считаться там настоящим мужчиной, нужно было уметь пить. Джек не выносил вкуса алкоголя, помня, чем кончился его первый опыт, но он желал превзойти приятелей и в пьянстве, как и во всем остальном. Он был на вершине счастья, когда слух о его загуле с одним из самых знаменитых портовых пьяниц разнесся по округе.

Обитатели порта собирались в салуне Джонни Хейнголда "Шанс первый и последний" на Уэбстер-стрит. Впервые Джек переступил порог заведения утром того понедельника, когда купил "Ослепительный" у Француза Фрэнка; поставив ногу на медную перекладину, он пил виски со всеми наравне. Они с Хейнголдом подружились во время пиратской охоты на устриц, Хейнголд сдерживал Джека, когда надо было остановиться, и поил в кредит, когда у того не хватало денег. Одна ночная попойка обошлась Джеку в сто пятьдесят долларов. При всем при том он, как и прежде, брал книги в библиотеке у мисс Кулбрит и часами, лежа в каюте, читал.

Однако "Ослепительный" без всякой видимой причины пришел в негодность. Сведения об этом кратки и разноречивы. Рассказывают о шумной пьяной оргии на песчаных отмелях напротив оклендского порта, во время которой Скотти поджег грот-парус. (По-видимому, Джек не дал Чармиан никакого объяснения того, что произошло.) Тогда у Джека наступил "период разрушения" и равнодушия ко всему на свете. Неизвестно, начался ли этот период внезапно или явился закономерным результатом пиратства и пьянства. Уклончивые фразы биографов, вроде "прошло некоторое время", ничего не объясняют. Не знаем мы и того, когда он разошелся с "королевой", и что же все-таки случилось. Когда в 1909 году в Мельбурне Джек и Чармиан встретили Скотти, тот утверждал, что Джек сам поджег парус.

Одно из возможных объяснений - то, что другие пираты, может быть даже большинство, переменились к Джеку. Его последующая слава окрасила воспоминания о нем в романтические тона. Розовой дымкой окутан его юношеский разгул в повести "Джон Ячменное Зерно".

Джек был красив и обаятелен, но ясно, что вследствие своей незаурядности он всегда стремился быть первым. Примечательно, что человек, с которым Джек скрылся после случившейся драки, Сатана Нельсон-младший, был ранен и что в воспоминаниях Джека о последующих месяцах из пиратской флотилии не упомянут больше никто. Брошенного "Ослепительного" ограбили, сняли с него снасти и пустили по волнам соперники по охоте на устриц. А может, и товарищи Джека, изгнавшие его из своих рядов.

Во всяком случае, "период разрушения" продолжался. Джек вступил в пай с Нельсоном и стал плавать на его шлюпе "Рейнджер". Промотав все, они заняли денег на снаряжение и припасы у Джонни Хейнголда. Обломки "Ослепительного", найденные Джеком, были проданы за двадцать долларов. Хотя Джек всегда говорил о времени, проведенном с Нельсоном, как о днях, полных замечательных приключений, фактически он катился по наклонной плоскости. Они избороздили залив вдоль и поперек. Оба вели себя так, будто гонялись за смертью, в последний момент умудряясь избежать гибели, так как нередко попадали в опасные переплеты. Джек перестал помогать семье. Они с Нельсоном зарабатывали много, но деньги уходили на дикие попойки, ставшие притчей во языцех по всему побережью. Однажды вечером они оказались на политическом митинге, потому что там бесплатно угощали виски; на следующее утро Джек очнулся в портовой ночлежке, пьяный и избитый.

Вскоре обоим это наскучило. Нельсон решил вернуться в Окленд; и не прошло двух лет, как он погиб - от огнестрельной раны в голову. Джек остался в Бениции, где пьянствовал и бездельничал, изредка подрабатывая ловлей лосося. Позже он вступил в рыбачий патруль, очевидно вследствие случайной встречи с одним из тех, кто там подвизался, но последовательность событий точно не установлена. В письме 1903 года, адресованном издателю и повествующем о том, что послужило основой для "Рассказов Рыбачьего патруля", говорилось: "Потом мы с этим Нельсоном пришли на "Рейнджере" в Беницию с грузом устриц. Там один из патрульных сделал предложение, которое пришлось нам по душе, и несколько месяцев спустя "Рейнджер", Нельсон и я приняли активное участие в облаве на нарушителей законов о рыбной ловле". Однако в других воспоминаниях этого периода Нельсон не фигурирует, и создается впечатление, что Джек додумывает и перетолковывает прошлое по-своему.

Обязанности, которые Джек выполнял в патруле, никоим образом не были официальными. Настоящие патрульные назначались советом штата и получали жалованье, но были еще и добровольцы, которым выплачивали определенную часть - иногда половину - штрафов, взимаемых с нарушителей закона. Рыбачий патруль был основан в 1883 году. Он должен был устанавливать нормы отлова лосося и другой рыбы на калифорнийском побережье, но главной его задачей было решение "китайской" проблемы. В докладе Рыбной комиссии за 1886 год сообщалось, что почти две тысячи китайцев в районе залива Сан-Франциско занимаются незаконной ловлей креветок и осетра. Наибольшая часть всей пойманной рыбы приходилась на китайских рыбаков, поэтому в рассказах Джека часто встречаются злоумышленники-китайцы. Устричное пиратство также было нарушением закона, но готовность Джека стоять на его страже заставляет задуматься, оставил ли он пиратское сообщество по собственной инициативе или из-за ссоры с бывшими товарищами.

Он снова бороздил залив, испытывая волнующее чувство, но образ жизни его оставался беспорядочным. Джек по-прежнему много времени проводил в портовых притонах. Он утверждал, что однажды пьянствовал три недели подряд. Это вызвало попытку самоубийства. Однажды в час ночи, пытаясь пришвартоваться к пирсу в Бениции, он упал в воду. Сильное течение понесло его в море, и он решил утонуть, отдавшись на волю волн. У острова Дэд Мэн Джек разделся и поплыл, лавируя между сваями причала. На середине пролива он лег на спину, глядел на звезды и пел, очень жалея самого себя. Постепенно холодная вода вернула ему способность трезво рассуждать, и перед рассветом мысль о смерти привела его в ужас. Чуть ли не в последнюю минуту, когда он уже выбился из сил и наглотался воды, проплывавший мимо рыбак заметил его и спас.

Этот случай только усилил тоску Джека. Он ушел из Рыбачьего патруля и отправился в Окленд. По пути ему встретилась компания "детей дороги", молодых бродяг, купавшихся в реке у Сакраменто. Эти ребята уже многое повидали; как и Джек, они были из нищих или неблагополучных семей, тяжелый подневольный труд на заводе или фабрике не привлекал их. Джек провел с ними несколько недель. Они прозвали его "Морячок", а он перенял их повадки и жаргон. Затем двинулся дальше, к знакомой пристани. В Окленде он снова встретился с Нельсоном, но, не считая охоты к выпивке, у них уже не было ничего общего.

Работал он от случая к случае и свел знакомство с отбросами общества из западной части Окленда. Позже он подведет итог этим годам, будет писать о порочности влияния городской толпы, но именно такому образу жизни он тогда отдал немалую дань. Однако он был, как писала его дочь, "неспособен примкнуть к какой-либо группе". Привычное одиночество сделало его необщительным. Он мечтал об удаче и всегда добивался желаемого и в то же время не мог принять, даже понять установленные правила общения человека с такими же, как он сам.

Когда водились деньги, он заходил в салуны и легко мог погибнуть в портовых драках - так часто бывало с теми, кто вел подобную жизнь. Иногда он заглядывал к родителям на Клинтон-стейшн. Их лачуга была построена из обломков разрушенных домов, в Баджер-парке, где Джек работал в кегельбане (под названием Везел-парк это место будет описано в "Мартине Идене"). Потом, в конце 1892 года, он неожиданно взял себя в руки. Возможно, тут были какие-то причины, оставшиеся неизвестными, но скорее всего, он понял всю неприглядность своего положения и решил изменить его. В заливе Сан-Франциско зимовали суда, добывавшие котиков, и он познакомился с командой. Один из охотников, Пит Холт, пообещал Джеку взять его гребцом. В день своего семнадцатилетия он нанялся на трехмачтовую красавицу шхуну, которую называл "Софи Сазерленд". Несколько дней спустя он уже миновал на ее борту Золотые Ворота, направляясь к берегам Японии и Берингову морю.

"Софи Сазерленд" ("София Сазерленд" - так она называлась в официальном торговом регистре) не везла на борту спиртного, а жалованье матросам платили в конце семимесячного плавания. Несмотря на то что Джек никогда не служил на больших судах, он нанялся матросом, уверенный, что быстро всему научится. Однако он вел себя осторожно. Он знал, что его молодость вызывает некоторое презрение и любой, даже незначительный, промах сделает его предметом насмешек и издевательств.

В то же время Джек понимал, что он образованнее большинства матросов, легче приспосабливается к новой обстановке и может в случае драки постоять за себя. Если над ним начинали посмеиваться, он из кожи лез, но был первым. Но со службой он справлялся неплохо, и постепенно настороженность по отношению к нему стала проходить. Он часто становился свидетелем скандалов, кончавшихся потасовками, но от участия в них уклонялся. Однако полное признание принесла ему именно драка с гигантом шведом по прозвищу Рыжий Джон.

Этот швед был самым большим задирой из всей команды и постоянно лез на рожон. Наступил день его дежурства, его очередь убирать кубрик. Джек сидел на койке и мастерил веревочный коврик в подарок Элизе. Рыжий Джон проорал ему какое-то приказание, а когда Джек не подчинился, ударил его по лицу. Джек бросился на него. Остальные матросы забрались в койки, чтобы насладиться зрелищем. Увертываясь от мелькающих в воздухе кулачищ, Джек прыгнул на плечи противнику, зажал ногами шею и, возможно вспомнив приемы Сатаны-старшего, вцепился шведу в глаза. Швед колотил Джека о переборки и бимсы, разбил ему голову и плечи, но пальцы у Джека были железные, и Рыжий Джон наконец сдался Джеку, кричавшему: "Оставишь меня в покое? Отвяжешься наконец?"

С этого дня он стал своим. "Я гордился тем, что меня принимали как равного и на деле, и в душе. С тех пор все пошло замечательно, и плавание обещало быть благополучным". Так оно и вышло. Они не видели земли пятьдесят один день, потом прибыли на острова Бонин (которые теперь называются Огасавара Джима), где промышляющие котиков суда запасались пресной водой, и стали на ремонт перед отправкой на север. Джека охватило радостное возбуждение. Каноэ и сампаны в гавани, горы и тропическая растительность - сбылось все то, что обещали книги. Вместе со шведом Виктором и норвежцем Акселем он мечтал во время десятидневной стоянки в порту походить по окрестностям, половить рыбу, полазать по горам.

Но сначала надо было выпить - хоть раз. Потом, как и прежде, Джеку приходилось объяснять: "Мне хотелось доказать, что я крепкий парень и хороший товарищ". Они так и не добрались ни до гор, ни до пальм, вместо этого они пили сакэ и разбавленное виски в обществе крошечных, похожих на кукол гейш. Однажды ночью Джек и приятели разрушили увеселительное заведение, выйдя из него сквозь бумажные стены. После этой истории местные власти потребовали, чтобы моряки с заходом солнца возвращались на свои суда. Джек, однако, веселился дотемна в компании юнг с канадских зверобойных судов и был наказан - его раздели догола и оставили в бесчувственном состоянии у дома жены японского лоцмана.

После стоянки началась трехмесячная напряженная работа. Когда находили лежбище котиков, Джек в охотничьей шлюпке скользил по серым, свинцовым, окутанным туманом водам Берингова моря и принимал участие в свежевании туш и обработке снятых шкур. Палуба, покрытая жиром и кровью, напоминала бойню, матросы соревновались друг с другом, стараясь освежевать побольше убитых животных до конца промыслового сезона. Жестокость ремесла рождала жестокие шутки. Несколько матросов втащили в носовой кубрик ободранную тушу и положили ее в койку Длинного Джона, который всегда спал голышом, сами же улеглись и стали наблюдать, как Длинный Джон разделся, затем нырнул в койку, прямо в скользкое, кровавое месиво, и, не помня себя от ярости, бросился с кулаками на присутствовавших.

По пути домой с обильной добычей "Софи Сазерленд" зашла в Иокогаму. Джек впервые видел такой большой город с современными домами, огромными доками и населением, составлявшим почти четверть миллиона. Все это произвело на Джека тем более сильное впечатление, что калифорнийцы представляли себе японцев и китайцев только по владельцам прачечных, поварам и кули, полукомичным-полузловещим иммигрантам из трущоб. "Софи Сазерленд" была надраена до блеска. Только после этого команду отпустили на берег. Моряки на рикшах отправились в кабачки. Две недели в Иокогаме прошли так же, что и десять дней на Бонинах; Джек не видел ничего, кроме портовых злачных мест. Один случай принес ему недолгую славу. Преследуемый портовой полицией, он нырнул с причала и проплыл милю до стоявшей на рейде "Софи Сазерленд". Полицейские решили, что он утонул, и исполнились благоговейного ужаса, увидев его целого и невредимого на следующий день. На обратном пути в Сан-Франциско Джек размышлял о том, что делать дальше. Месяцы, проведенные в море, излечили его от хандры; он поздоровел, окреп и чувствовал небывалый прилив жизненных сил. В плавание он захватил связку книг из публичной библиотеки и тех, что принадлежали мисс Кулбрит. Пока остальные спали, он при свете маленького фонарика, зажатого в руке, читал Мелвилла, Флобера и "Анну Каренину". Пит Холт предложил Джеку вновь пойти гребцом - теперь на "Мэри Томас", но Джек вежливо отказался ("Мэри Томас" вышла в море в назначенный день, и больше о ней не слышали).

Он оставил своих товарищей по кораблю пропивать заработанные деньги и на пароме переправился домой в Окленд. Здоровье Джона Лондона ухудшилось, семья была в долгах. Джек купил поношенный пиджак, жилет и шляпу, несколько дешевых рубашек и белье, а остальные деньги отдал родителям. Он намеревался найти постоянную работу и учиться. Времена, однако, наступили тяжелые. В 1893 году в стране началась депрессия и резко возросла безработица. Ему удалось найти место на джутовой фабрике, где платили десять центов в час - ровно столько, сколько он получал на консервной пятнадцатилетним мальчишкой. Однако, как и тогда, выбора не было: деньги нужны были позарез.

Джек вовсе не стыдился той работы, что выпадала ему на долю. В эссе "Как я стал социалистом", опубликованном в 1905 году, он писал, что его мышление определила "пуританская мораль": "Более всего меня привлекало уважительное отношение к труду. Не читая ни Карлейля, ни Киплинга, я создал собственное евангелие труда, которое кажется мне более значительным. Труд - это все. Это и оправдание и спасение". Разумеется, он выражался несколько выспренне, но, несомненно, гордился своей способностью к физическому труду. Создается впечатление, что он склонялся к обыденному образу жизни. Он вступил в Христианскую ассоциацию молодежи, чтобы общаться с серьезными юношами, и, как будто нарочно, словно желая забыть о Королеве Мэмми и крошечных японках, завел приторную "дружбу" с девушкой, посещавшей собрания Армии спасения.

В этот странный период, когда Джек пытался изменить свою жизнь, он написал и опубликовал первое произведение, родившееся из недавнего опыта. Выходившая в Сан-Франциско газета "Морнинг колл" проводила конкурсы для начинающих писателей. Флора наткнулась на объявление, обещавшее двадцать пять долларов за лучший очерк. Почему она решила, что Джеку стоит принять в этом участие, сказать трудно. Возможно, она вспомнила бойкое перо профессора Чейни или просто соблазнилась двадцатью пятью долларами. Она принялась уговаривать Джека написать о чем-нибудь, что он видел во время плавания. Сначала Джек не проявил энтузиазма - после тринадцатичасовой смены на джутовой фабрике он еле держался на ногах. Потом он вспомнил один эпизод, и, когда пришло время завтракать, он все еще сидел в кухне за столом и писал.

Конкурсные очерки не должны были превышать 2000 слов. Джек написал 4000, следующий вечер ушел на сокращение, еще один - на переписку. Флора, как инициатор затеи, сама отвезла рукопись в редакцию. "Тайфун у японских берегов", очерк, написанный Джеком Лондоном, семнадцати лет, завоевал первую премию, единодушно присужденную пятью членами жюри. Их коллективное решение, опубликованное в "Колл", гласило: "Самое поразительное - масштабность, глубина проникновения и выразительность, которые отличают молодого художника". Вторую и третью премии получили студенты Стэнфордского и Калифорнийского университетов.

Отредактированный очерк был напечатан в "Колл" 12 ноября 1893 года; по предложению жюри настоящее время было заменено на прошедшее, в результате чего он, наверное, и утратил некоторую живость, но и сегодня очерк кажется ярким и впечатляющим, ибо все, что описано в нем, было свежо в памяти Джека. Джон и Флора ликовали. Джек купил кипу номеров "Колл". Флора радовалась успеху своей затеи. Джек был страшно взволнован. Его мечта походить на героя "Синьи" стала явью. Просидев несколько вечеров за кухонным столом, он сочинил еще один рассказ о морских приключениях и отправил его в "Колл". Но после конкурса редакция уже не нуждалась в подобных материалах, и рукопись была возвращена.

Стоит задуматься над причинами этого удивительного и неожиданного успеха. Еще ребенком Джек очень любил читать и слушать всякие истории и сам умел неплохо описывать то, что видел. Он утверждал, что впервые желание писать он ощутил в школе, двенадцати лет. Однажды учительница пения, рассердившись на Джека, послала его к директору мистеру Гарлику, который распорядился, чтобы отныне на ее уроках мальчик писал сочинения. Неизвестно, чего хотел директор - поощрить или наказать,- результат, однако, оказался бесценным.

Но самое главное, чтение обогатило его словарь и показало возможности образного выражения, которые до сей поры оставались неиспользованными. Прочитанное никогда не вызывало у него никаких критических замечаний. Если бы он получил высшее образование, то стремился бы выработать традиционный "хороший прозаический стиль". Он узнал бы, что книги его любимой Уйды - это всего лишь литературные поделки; что Джекобе и другие писатели, которыми он восхищался, не стоят серьезного внимания. В этом смысле ему повезло больше, чем он сам понимал. Он овладел тем опытом и языковыми пластами, к которым уже тяготела беспокойная и переменчивая Америка, избегая академической традиции.

Однако честолюбивые мечты быстро увяли. В его дневнике тех лет есть запись о тридцати центах, истраченных на конверты и марки,- иными словами, он посылал свои сочинения в разные журналы. Вскоре, однако, решив, что эти попытки безнадежны, он смирился с работой на фабрике. Условия там были столь же ужасны, как и на консервном производстве: непрерывный оглушительный шум, воздух, в котором висела пыль от волокна, машины, у которых трудились увечные, чахоточные дети. Он перестал посещать собрания Ассоциации, решив, что "серьезные молодые люди" слишком бесцветны по сравнению с его прежними знакомцами. Субботними вечерами он бродил по улицам с приятелем Луисом Шаттуком и глазел на девушек.

В этом отношении Джек чувствовал свою неискушенность. У него был некоторый опыт на этот счет, но он не умел обходиться с девушками так, как Луис,- не знал, чем завоевать их внимание, как поддержать увлекательную беседу. Он завидовал самоуверенности друга, которому ничего не стоило заговорить на улице с любой хорошенькой девушкой и тут же навязаться ей в провожатые. Горячее желание Джека испытать нечто подобное принесло ему платоническую любовь. Роман вылился в обмен письмами, безмолвное сидение рядышком в парке и несколько невинных поцелуев, а потом его избранница уехала. Но прошлое все же не отпускало его. Однажды вечером на улице его остановила знакомая - Чармиан полагает, что это была "королева",- и рассказала, как на ее глазах погиб Сатана Нельсон-младший.

На джутовой фабрике ему была обещана прибавка до доллара с четвертью в день. Не дождавшись обещанного, Джек стал присматривать себе что-нибудь получше, подумывал и о том, чтобы приобрести специальность. Он решил изучить электротехнику и обратился в дирекцию станции, обслуживавшей оклендские трамвайные линии. Джек высказал свои пожелания и прибавил, что готов начать с самой черной работы. В позднейших воспоминаниях появится фамилия директора - Гримм. Это был важный, массивный мужчина с седыми бакенбардами. Джек был принят и поставлен на подачу угля за тридцать долларов в месяц.

Он работал до изнеможения, бинтуя узкие запястья, которые, несмотря на его физическую силу, всегда были у него довольно слабыми. Случалось, он засыпал в трамвае по дороге домой или за ужином. Тогда Джону и Флоре приходилось укладывать его в постель. Спустя несколько недель он узнал правду. Его взяли вместо двух рабочих, получавших каждый по сорок долларов и оставивших работу, так как она была слишком тяжела даже для двоих. Джек продержался еще немного, чтобы доказать, что ему любой труд нипочем, а затем уволился и, придя домой, проспал сутки беспробудно.

Его попытки найти постоянную работу и приспособиться ни к чему не привели. Вернулись печаль и сомнения в себе. Он почувствовал отвращение к работе, которой приходилось заниматься (уголь заставил его целый год бинтовать запястья). Не исключено, что он снова начал пить. В "Чаше безумия", осуждавшей алкоголизм и опубликованной в 1957 году, Эптон Синклер утверждает, что Джек пил в период, когда снова стал работать на фабрике, покончив с пиратством и охотой на котиков. Точные хронологические границы этого периода не установлены, датировка основывается на том, что рассказал Джек во время их обеда в 1905 году, а Синклер связывает "усердное пьянство" ("Когда приходил субботний вечер, он чувствовал себя вконец измотанным и хотел напиться") с работой Джека в прачечной два года спустя. Возможно, так оно и было: желание покончить с тем или иным утомительным трудом всякий раз приводило к запою.

Ясно одно: Джек снова готов был сбежать. Он слонялся в порту и раздумывал, как бы ему отправиться в плавание. Несомненно, он нашел бы такую возможность, но тут нечто новое отвлекло его внимание. Стоял апрель 1894 года. Депрессия в промышленности продолжала усиливаться, и намечался марш армий безработных на Вашингтон. В некоторых американских городах формировались отряды под командованием "генералов": один - в Лос-Анджелесе, другой - в Сан-Франциско. В Окленде движением руководил рабочий-активист наборщик Чарльз Келли. Он потребовал для своих людей бесплатного проезда до Сакраменто. Это было как раз то, чего Джек хотел: возможность познакомиться с разными людьми и повидать города на Востоке страны. С десятью долларами в кармане, полученными от Элизы, он поспешил к поезду Келли.