Последний этап творчества. "Мятеж на "Эльсиноре", "Межзвездный скиталец", "Маленькая хозяйка большого дома", "Джерри-островитянин", "Майкл, брат Джерри" и "Сердца трех"

В Джеке Лондоне жил дух неутомимого исследователя, путешественника. Это он толкнул его в первое плавание через Тихий океан, а затем в ряды бродяг, колесивших по Соединенным Штатам. Это, конечно, он подогрел решимость поехать на Аляску и был одной из главных причин, побудивших его отправиться на англо-бурскую войну в Африку, а через полтора года на фронты русско-японской войны. Именно этот дух исследователя вдохновил его на путешествие вокруг света, предпринятое на яхте "Снарк".

Осенью 1910 года Лондон приобретает небольшую яхту "Ромер" и плавает по обширным водным просторам заливов Сан-Пабло и Сан-Франциско и по реке Сакраменто, а летом следующего года совершает длительную поездку на четверке лошадей вдоль тихоокеанского побережья по Калифорнии и соседнему штату Орегон.

В 1912 году на судне "Дириго" Лондон обогнул Южную Америку. Писателю хотелось больше видеть и знать, ему хотелось все испытать самому: самому обогнать с тяжелой ношей выносливого индейца, самому добиться успеха, ныряя с вышки, самому одержать победу над грозной океанской стихией. "Чем больше препятствия, тем больше удовольствие от их преодоления", - объясняет писатель причины, побудившие его предпринять рискованное путешествие вокруг света. "В короткие мгновения полета человек живет так, как никогда бы не жил, оставаясь на месте"^*. Эти высказывания раскрывают существо натуры Джека Лондона.

^* (Д. Лондон. Путешествие на "Снарке", стр. 7.)

Лондон был человеком на редкость жизнерадостным, общительным. Он любил шутку, веселую компанию, любил напряженную, насыщенную трудом и событиями жизнь и всецело отдавался ей.

Последние пять-шесть лет жизни писателя не были счастливыми. Умерла при рождении его дочь от второго брака - ребенок, которого он так ждал. Сгорел едва законченный "дом Волка" - воплощение его многолетней мечты. Подобно своему герою Мартину Идену, Лондон сильно устал. Его тяготила ежедневная норма в тысячу слов, и, бывало, она стоила ему мучительных усилий. Ряд неудач постиг его в хозяйствовании на ферме. Все это оказывало влияние на настроение писателя.

Лондон не мог также не переживать разочарования от победы курса Социалистической партии на реформистские методы. К 1913-1914 годам писатель почти не принимает участия в социалистическом движении. Он говорит, что не связан с современным социалистическим движением США только благодаря тому факту, что слишком для него революционен^*. Отрыв от общественной деятельности, от товарищей создавал, конечно, условия для усиления индивидуалистических тенденций в мировоззрении Лондона. На его замыслах все заметнее сказывается дух погони за долларом^**. Это он торопит с созданием новых и новых произведений, что приводит к творческому перенапряжению и снижению их качества. Более эффективное влияние на характер и содержание его творчества начинают оказывать реакционные теории, и ярче разгораются его расовые предрассудки, усвоенные им некогда идеи об особой миссии англосаксов.

^* (Об этом Лондон писал в письме к Andre Tridon, Apr. 18, 1913. Письмо хранится в архиве Ирвинга Шепарда (Лунная долина, Калифорния).)

^** (В ответ на просьбу написать что-либо о социализме Лондон отвечает в письме от 19 декабря 1914 г., что на пять лет заключил договор с журналом "Космополитен мэгезин", которому обязан поставлять всю свою продукцию (London to Engdahl. Хранится в Хантингтонской библиотеке).)

В связи с этим следует упомянуть об имевшей место в эти годы серьезной ошибке Лондона в оценке действий США по отношению к Мексике. В апреле 1914 года американские войска, чтобы оказать давление на мексиканское правительство, совершили наглый акт насилия - захватили порт Вера-Крус. Писатель отправился в Мексику в качестве корреспондента, чтобы вести репортаж о вспыхнувшем там конфликте. Анализируя сложившуюся обстановку, он пишет, что в стране должно быть сформировано такое правительство, которое представляло бы двенадцать миллионов пеонов (безземельных крестьян и сельскохозяйственных рабочих) и три миллиона метисов, иными словами - народ Мексики, а не кучку авантюристов и насильников. Однако Лондон, с симпатией относившийся к мексиканскому народу и его тяжелой борьбе за свободу и независимость, не сумел разглядеть в прикрытой лицемерной фразеологией акции американского правительства ее подлинной империалистической сущности. Он в своих корреспонденциях из Мексики защищает действия США и оправдывает присвоенное ими "право" на вмешательство во внутренние дела стран Латинской Америки. Он, по сути дела, повторяет доводы экспансиониста Теодора Рузвельта об особых обязанностях Соединенных Штатов в этой части земного шара, накладываемых якобы на них положением "большого брата".

В произведениях Лондона последних лет жизни все настойчивее звучат пессимистические нотки. И в раннем его творчестве встречались новеллы, обнаруживавшие интерес к необъяснимому, странному в человеке и в природе, образцы "страшного юмора" (к разряду последних принадлежат "Лунный лик", 1902, "Рассказ укротителя леопардов", 1903, "Планшетка", 1906), что можно было объяснить воздействием творчества одного из друзей Лондона, реакционного романтика Амброза Бирса, влиятельного в то время калифорнийского писателя. Но "страшный юмор" Бирса, его неверие в человека, неорганичны, случайны в творчестве Лондона тех лет. Это временное, чужеродное явление. Совсем иное дело в 1914-1916 годах.

В романе "Межзвездный скиталец" (1914) писателя интересует сознание человека, подвергнутого жестоким пыткам. В повести "Алая чума" (1915) он рисует картину ужасающих бедствий, отбрасывающих человечество назад к доисторическим ступеням его развития. В сборнике "Черепахи Тэсмана" (1916) Лондона привлекает мир душевнобольных (новеллы "Вечность форм" и "Записано в приюте для слабоумных"). В опубликованном посмертно рассказе "Красное божество" (сборник того же названия, 1918) описывается мрачными красками обряд поклонения, исполняемый дикарями острова Океании над таинственным снарядом, заброшенным из звездных миров.

1913-1916 годы характеризуются особенно резким обострением противоречий в сознании Лондона и реакционных моментов в его творчестве.

В ноябре 1913 года журнал "Херст мэгезин" начал печатать новый его роман "Мятеж на "Эльсиноре", который осенью следующего года появился отдельной книгой. Тот факт, что за публикацию романа взялся журнал крупнейшего газетного магната Херста, был закономерным, и ниже мы увидим почему.

Главный герой романа писатель Джон Патгерст - человек пресытившийся, потерявший вкус к жизни. Он бежал от утомившей его суеты на борт судна, чтобы здесь обдумать, как жить дальше.

Его преследует мысль навсегда уйти от суеты мира - факт, вызывающий в памяти заключительные эпизоды "Мартина Идена", где измученный и разочарованный герой тоже ступал на борт корабля, чтобы покинуть берега Америки и решить, как быть дальше. После некоторого размышления Мартин Идеи приходил к выводу, что нет смысла жить, и кончал самоубийством. Рассказ о судьбе нового героя Лондон, казалось, начинал там, где судьба Мартина была близка к финалу. Чем же кончит другой писатель Джон Патгерст?

Романом "Мартин Идеи" Лондон, по его словам, пытался заклеймить индивидуализм. Герой погибал, потому что потерял все, ради чего стоило бы жить. Найдет ли смысл жизни Джон Патгерст, если да, то в чем? Вот вопросы, неизбежно возникающие перед каждым вдумчивым читателем.

Патгерст постепенно превращается на корабле в зубодробителя, законченного ницшеанца, укротителя "низшей расы". Вкус к жизни пробуждает в нем женщина, дочь капитана, Маргарет. Автор устами Патгерста подробно описывает достоинства героини, всячески подчеркивает ее физическое и нравственное здоровье, которое сказывается во всем - ив том, что Маргарет нравится литература, бегущая от грубой жизненной правды, и в том, что игра ее на пианино лишена глубоких чувств, и даже в том, что ей не свойственна сентиментальность: с презрением смотрит она на матросов, эту "низшую расу", избиения их ее ничуть не шокируют. Эта женщина весело встречает мятеж и, не дрогнув, палит в матросов.

Отзываясь с большой похвалой о героине, Патгерст бросает следующий комплимент в ее адрес: "Бесспорно, у нее были все необходимые атрибуты здоровой человеческой самки, не знавшей ни горя, ни тяжелых забот, все признаки нормальной женщины с крепким телом, в котором все процессы совершались автоматически, без всяких трений"^* (курсив мой.- В. Б.). Вот, оказывается, какова эта всемогущая женщина, поставившая на ноги героя!

^* (Д. Лондон. Поли. собр. соч., т. XV, стр. 50 (в оригинале: "Oh, she bore all the marks of the healthy, human female, who never worried nor was vexed in the spirit of her, and in whose body every process and function were frictionless and automatic"). J. London. The Mutiny of The Elsinore. N. Y., 1914, p. 62. )

Роман пересыпан сентенциями, которые заслуживают того, чтобы быть приведенными. "Я открыл то, что выше всяких книг, - говорит Патгерст, - я достиг того, что, как утверждает моя философия, является величайшим достижением человека. Я нашел любовь к женщине. Я не знаю, любит ли она меня. Да и не в этом суть. Суть в том, что сам я достиг величайшей вершины, на какую только может подняться человеческий самец"^* (курсив мой.- В. Б.). "Любовь есть заключительный аккорд. Разумному человеку одна любовь дает сверхрациональную санкцию его жизни… Любовь - оправдание бытия"^**.

^* (Д. Лондон. Поли. собр. соч., т. XV, стр. 188 (в оригинале: "Oh, she bore all the marks of the healthy, human female, who never worried nor was vexed in the spirit of her, and in whose body every process and function were frictionless and automatic"). J. London. The Mutiny of The Elsinore. N. Y., 1914, p. 62. )

^** (Д. Лондон. Поли. собр. соч., т. XV, стр. 189 (в оригинале: "Oh, she bore all the marks of the healthy, human female, who never worried nor was vexed in the spirit of her, and in whose body every process and function were frictionless and automatic"). J. London. The Mutiny of The Elsinore. N. Y., 1914, p. 62. )

Устами ницшеанца Джона Патгерста автор призывает читателя уступить требованиям жизни, обнять возлюбленную "обеими руками и прижать ее, единственную, к себе, как можно ближе к сердцу. В этом, - восклицает он, - венец твоей жизни и всякой человеческой жизни. Выше этого не может подняться человек"^* (курсив мой.- В. Б.). Таким выводом заключается роман.

^* (Д. Лондон. Поли. собр. соч., т. XV, стр. 267 (в оригинале: "Oh, she bore all the marks of the healthy, human female, who never worried nor was vexed in the spirit of her, and in whose body every process and function were frictionless and automatic"). J. London. The Mutiny of The Elsinore. N. Y., 1914, p. 62. )

Некогда жизнь доказала Лондону, что вера в народ, понимание нужд других спасает человека; теперь писатель настойчиво старается убедить себя, что любовь - единственное спасение для вступающего в конфликт с обществом американца; будь то бизнесмен ("Время-не-ждет"), боксер (повесть "Лютый зверь"), активный забастовщик ("Лунная долина") или мучающийся бездельем богач писатель ("Мятеж на "Эльсиноре").

Персонажи романа резко разделены на представителей "высшей расы", к которым принадлежат главный герой - писатель Патгерст, капитан Уэст, два его помощника и дочь Маргарет, и представителей "низшей расы" - все остальные члены экипажа. В представителях "высшей расы" подчеркивается интеллектуальная одаренность и физическое здоровье. Облик же другой части экипажа - матросов - нарочито снижен. По словам Патгерста, от имени которого ведется рассказ, более жалких и отвратительных оборванцев ему не приходилось видеть даже на самых грязных и глухих окраинах. Это люди дна. Отвращение вызывает не только их внешность, но и движения, манера говорить. У каждого есть какой-то физический изъян - скрюченное тело, изуродованное лицо, почти все малорослы, умственное их развитие крайне убого, некоторые страдают нервными заболеваниями. Это отбросы, люди самого низшего сорта. Автор не питает ни тени симпатии к тем самым людям дна, о которых некогда с болью и состраданием писал в "Людях бездны".

Среди команды имеются только один-два человека, к которым писатель не столь беспощаден. Патгерст испытывает нечто похожее на чувство уважения к главарю бунтовщиков Берту Райну, но лишь благодаря тому немаловажному обстоятельству, что тот повелевает своими коллегами и этим обнаруживает некоторые качества, присущие обожествляемой им "высшей расе".

Не менее ярко о кричащих противоречиях, об отходе Лондона от демократического направления в его творчестве свидетельствует и образ матроса Муллигана Джекобса. Джекобе интеллектуально развит и начитан. Он прочел Шекспира, Байрона, Золя и имеет свои собственные суждения о литературе. Его любимый писатель Анатоль Франс Метерлинка он называет пропитанной мистицизмом старой ведьмой, Эмерсона- шарлатаном. "Приведения" Ибсена Джекобе считает хорошей вещью, хотя Ибсена откровенно именует "блюдолизом буржуазии". Гейне он признает "добротным товаром", Флобера предпочитает Мопассану и Тургенева Толстому, но из русских лучше всех, по его мнению, Горький^*. Патгерст не без некоторых оснований относит Джекобса к красным, поскольку последний выступает за открытую активную борьбу и считает массовые забастовки самым действенным средством.

^* (Д. Лондон. Полн. собр. соч., т. XV, стр. 76.)

Однако Муллиган Джекобе неизлечимо болен, слаб и бессилен переделать ненавидимый им мир. Поэтому-то он и превратился в человеконенавистника и злобного отрицателя, мрачного циника и садиста, который не способен на чувство сожаления при убийстве матроса и с нескрываемым наслаждением издевается над акулой. Смелость его отчаянная и безрассудная. Это смелость гадюки, как пишет Лондон. И хотя из уст Джекобса исходит критика представителей "высшей расы" (единственное критическое замечание в романе), которых он называет грабителями человеческого труда, сам обличитель - эгоист и любит "только себя и свою несчастную-спину"^*. Джекобе способен вызвать только отвращение, и поэтому вряд ли прислушивается читатель к высказываемой им критике. Она еще более легковесна, а воззрения его еще менее привлекательны, чем критика и воззрения социалиста Бриссендена из романа "Мартин Идеи". Тем самым лишний раз подтверждается глубина идейного спада, переживаемого писателем.

^* (Д. Лондон. Полн. собр. соч., т. XV, стр. 273 (в оригинале: "Only I like myself and my crooked back...").)

Роман "Мятеж на "Эльсиноре" родился у Лондона на базе впечатлений от путешествия вокруг мыса Горн, предпринятого им на торговом судне "Дириго". Путешествие началось 2 марта 1912 года и потребовало около пяти месяцев. Как и "Эльсинора", "Дириго" проплыл из Балтимора, порта на Атлантическом побережье США, в тихоокеанский город Сиеттл. Капитан корабля, надменный, всегда безупречно одетый, аристократичный Омар Чапман, вероятно, послужил прототипом для образа капитана "Эльсиноры"; вполне возможно, что некоторые члены команды судна стали прототипами других персонажей романа.

Свежие морские впечатления позволили Лондону нарисовать картины, посвященные океану и жизни моряков, на редкость живыми и правдивыми. Сильной стороной романа "Мятеж на "Эльсиноре" является то восхищение профессией моряка, та романтическая приподнятость и реализм, с которыми нарисованы эпизоды борьбы человека со стихией и его победа. С большой силой изобразил Лондон тяготы и радости морской службы. Писатель подчеркнул контраст между жизнью "избранных" и жизнью матросов, между просторными, устланными коврами салонами и крохотными с голыми железными стенами и полом каютами матросов, в которых они отдыхают после изнурительных вахт, и где они, не имея возможности обсушиться, не раздеваясь, в сапогах, валятся на койку, пытаясь высушить одежду теплом своего тела. Их труд связан с риском, требует напряжения всех человеческих сил и необыкновенного мужества.

Читателя порой поражает, как преображаются эти люди, когда они вступают в борьбу с природой. Именно на них ложится основной труд по управлению кораблем. В часы разгула морской стихии великолепны все, а капитан Уэст воплощает собой торжество человека над природой.

Страницы, описывающие борьбу экипажа с бурей, поэтичны, звучат, как мощная симфония богу всего сущего - человеку^*. Религиозная терминология, используемая в описаниях, придает этому гимну характер особенно торжественный и возвышенный.

^* (Д. Лондон. Полн. собр. соч., т. XV, стр. 63-65.)Море у Лондона одухотворено и многокрасочно. В зависимости от времени дня, географической широты и силы ветpa оно меняет свой цвет и характер. Оно многозвучно и полно жизни, капризно и умно, коварно и покорно. Потеряв власть над собой, оно готово разметать все живое, но человек, познавший законы моря, справляется с ним. Нет ничего в этом мире выше ума человека - таков один из выводов, вытекающих из темы моря и моряков, звучащей в романе.

Джек Лондон во время путешествия вокруг Южной Америки на судне 'Дириго'

В 10-х годах внимание Лондона начинают привлекать теории психоанализа. Он ближе знакомится с фрейдизмом, в частности внимательно читает работы одного из последователей Фрейда Карла Юнга^* и книги писателей, для которых характерно внимание к стороне психологической, нередко и к загадочному в человеке, и к анализу надломленной, аморальной психики^**.

^* (Лондон познакомился с его работой "Психология подсознательного" ("Psychology of the Unconscious"), особенно внимательно прочитав предисловие к ней.)

^** (Одним из этих увлечений явился английский писатель Джозеф Конрад.)

Этот новый интерес Лондона сказывается в романе "Мятеж на "Эльсиноре": на выборе героев и на том, как автор рисует характеры, стараясь сосредоточиться на психике, подсознательном. С первых страниц стремится он создать у читателя настроение ожидания чего-то страшного, возбудить в нем беспокойство. "С самого начала путешествие не предвещало ничего доброго", - это первая строка романа. Далее писатель различными средствами вновь и вновь подчеркивает все ту же мысль и показывает, что события складываются вопреки желаниям героя. Патгерст, подчиняясь неприятным предчувствиям, порывается покинуть корабль, его гнетет атмосфера судна: загадочность капитана, странный подбор команды. Болезненность и раздвоенность сознания ведущего рассказ Патгерста усугубляет общее напряженное настроение первых глав.

"Мятеж на "Эльсиноре" в художественном отношении выше "Приключения". Автор серьезнее поработал над книгой- сюжет был им лучше продуман, характеры обрисованы полнее. Особенность романа - стремление писателя отойти от одногеройности (внимание примерно в равной степени уделяется четырем персонажам: Уэсту, Пайку, Патгерсту, Маргарет). Черта, общая с первым периодом его творчества,- тяга к экзотике и поиски соответствующего места действия.

Несмотря на более тщательную художественную обработку, роман "Мятеж на "Эльсиноре" все же, как и "Приключение", написан по шаблону дешевой литературы, рассчитанной на невзыскательного читателя, использует ее приемы.

Вполне вероятно, числом убийств новый роман Лондона несколько уступает роману "Приключение": возможности автора ввиду сравнительной малочисленности команды судна были ограничены. Зато методы убийства здесь гораздо разнообразнее. Человека здесь умерщвляют из револьвера, ружья, приканчивают ножом, стальной свайкой, колют, выбрасывают за борт на растерзание хищным птицам и акулам, обливают кислотой. Мистер Пайк, обняв смертельного врага, исчезает с ним в пучине океана; наконец в романе используются и самые "современные" методы (автор поистине неистощим): людей травят сернистыми парами. Персонажи убивают, сходят с ума, выбрасываются за борт "по собственной инициативе". Писатель всеми силами старается быть "занимательным". "Все наше плавание от Балтиморы до самого Горна и дальше было отмечено насилиями и смертями",- задолго до начала мятежа замечает Патгерст^*.

^* (Д. Лондон. Полн. собр. соч., т. XV, стр. 233.)

Вольно или невольно, но в этом произведении звучит новый, не свойственный гуманистическому содержанию творчества Лондона мотив - злоба и ненависть к человеку. Несмотря на кровь, реками лившуюся в романе "Приключение", в нем было нечто такое, что мешало принимать его всерьез: он был слишком искусствен. Совсем иное дело "Мятеж на "Эльсиноре" - книга написана гораздо фундаментальнее. Характерно, что и расистская идеология, высказываемая и проводимая в практику героями "Приключения", в новом романе звучит уже неприкрыто, мощно. Тот факт, что повествование ведется от имени героя романа, практически отождествляет героя-ницшеанца с автором.

Стараясь показать, что команда - это скопище дегенератов и убийц и достойна уготованной ей участи, писатель вводит натуралистическую сцену издевательства над акулой. Выпотрошенную, истерзанную, но еще живую акулу, матросы бросают в море и с животным восторгом следят за ее отчаянными попытками уйти в глубину, за тем, как ее терзают сородичи. А когда от тела акулы не остается и следа, автор сосредоточивает внимание на ее вырезанном сердце, продолжающем биться на раскаленной палубе.

Лондон описывает, как двое выброшенных за борт бунтовщиков цепляются за веревку - свою последнюю надежду на спасение - и плывут вслед за кораблем. Буфетчик хладнокровно перерезает эту единственную нить, связывавшую несчастных с жизнью, и команда является бесстрастной свидетельницей того, как люди гибнут, атакованные стаей хищных птиц.

Подобно роману "Приключение", "Мятеж на "Эльсиноре" недоработан, написан торопливо. Характеристика через круг чтения, излюбленные занятия здесь слишком поверхностны. Пожалуй, ни один роман Лондона не содержит такого обилия имен писателей, поэтов, философов, экономистов, социалистов и композиторов. В разговорах герои так и сыплют фамилиями знаменитостей, но эти фамилии лишь свидетельствуют о начитанности героев и не служат углублению и раскрытию новых сторон их характеров, так как имена называются без должной оценки и объяснений. Обилие имен становится навязчивым и наводит на подозрение о стремлении автора продемонстрировать не столько познания героев, сколько свою эрудицию.

В книге становятся навязчивыми повторы с незначительными вариациями одной и той же мысли. Так, Патгерст твердит о беспокоящих его дурных предзнаменованиях и о зародившейся любви к Маргарет. Немало в романе и деталей, вызывающих недоверие читателя. Впервые попавший на судно и не знакомый с корабельной жизнью герой с легкостью оперирует морскими терминами, а никогда не видевший убийцу своего друга мистер Пайк безошибочно узнает его по шраму на голове.

Роман явно растянут. Он рассчитан на невзыскательного читателя, поэтому и напичкан убийствами и увенчан столь милым "хэппи эндом" (счастливым концом); бунтовщики, конечно, усмирены, а герой и героиня попадают в преддверие брачной жизни.

"Мятеж на "Эльсиноре" свидетельствует об идейно-художественном спаде в творчестве Лондона, о том, что, пытаясь использовать свой талант в угоду чуждым вкусам, он тем самым жестоко деформирует его.

Поразительны те идейные решения, к которым пришел писатель в романе. Если в "Людях бездны" он с большой симпатией отнесся к отверженным представителям человечества, то здесь он выражает презрение к ним; если в "Морском волке" он, выведя ницшеанца, заклеймил его, то здесь он превознес целую плеяду "сверхчеловеков"; если в "Мартине Идене" он стремился развенчать индивидуалиста, показав, что его идеология ведет к тупику и духовному кризису (попытка его была неудачна, но он хотел бы, чтобы она оказалась удачной), то в "Мятеже на "Эльсиноре" он предложил лекарство, не излечивающее от индивидуализма, а напротив, спасающее жизнь и обеспечивающее безоблачное счастье не только при сохранении, но и при укреплении ницшеанских убеждений. Все это и привлекало редакторов херстовского журнала.

Роман "Мятеж на "Эльсиноре" был разочаровывающим, опасным явлением в творческом развитии Лондона. Казалось, доведенные до предела противоречия окончательно убили в нем прогрессивного художника. Однако творчество его показывает, что это не так, писатель не порывает окончательно своих связей и с рабочим движением, по-прежнему оказывает ему моральную и материальную помощь. "Бывало,- пишет Э. Синклер, - я готов был скорбно сказать самому себе, что Америка доконала Джека Лондона, как доконала она Марка Твена. Но вдруг случалось событие, показывавшее мне, что я слишком рано терял надежду. У Джека был неутомимый ум, который не давал ему сидеть сложа руки. Его любовь к правде доходила до страсти, его гнев против несправедливости пылал в нем вулканическим огнем"^*.

^* (Э. Синклер. Мои собратья по перу. Собр. соч., т. 7. Госиздат, М., 1926, стр. 486.)

О желании Лондона оставаться в строю говорил новый роман "Межзвездный скиталец" (1915).

Действие романа развертывается в Калифорнийской тюрьме Сан-Квентин в 1913 году. В одиночке сидит осужденный на пожизненное заключение профессор агрономии Дэррел Стендинг. Он клеветнически обвинен в хранении динамита и теперь подвергается избиениям и нечеловеческим пыткам - его заключают в "смирительную рубашку". Автор откровенно, нередко с натуралистическими подробностями изображает ужасы американской тюрьмы, будни которой наполнены кровавыми истязаниями, доводящими узников до помешательства и самоубийства. Заключенных морят голодом, не дают воды. В течение первых шести лет гибнет четвертая часть из сорока, заподозренных по лживому доносу в укрытии динамита, у многих помутился разум. Страшное, чудовищное по своей жестокости наказание - "смирительная рубашка" - способно сломить самого крепкого человека за несколько часов.

Многое из описанного Лондоном соответствовало действительности. Материал для романа писателю дал Эд. Моррельг узник одиночки Сан-Квентина, он и выведен в романе^*.

^* (Другим невымышленным персонажем являлся Джек Оппенгеймер, казненный в 1913 г.)

В одном из писем по поводу улучшения условий содержания заключенных Лондон как-то заявлял: "Я мало верю в тюремную реформу. Тюрьмы являются только следствием. Когда вы стараетесь реформировать их, вы стараетесь реформировать следствие. Болезнь остается"^*. В романе подчеркивается подчиненность тюрьмы государству: она является его-институтом, следствием, по которому можно о нем судить.

^* (Ch. London, v. 2, p. 226.)

Автор старается довести до сознания читателя, что тюрьмы содержатся на деньги наивных налогоплательщиков, не имеющих и понятия, какие зверские институты питаются их средствами. Комиссии, посылаемые в тюрьму для обследования, сознательно обманываются, американца надувают, раскрашивая розовой краской условия жизни заключенных.

Лондон обрушивается на жестокость законов США, дающих право на истязания и убийство невинных. "О дорогой,, закутанный в довольство, точно в вату, гражданин! - восклицает автор устами Стендинга.- Поверьте мне, когда я говорю, что и сейчас людей убивают в тюрьмах, как их убивали всегда - с той поры, как люди построили первые тюрьмы"^*.

^* (Д. Лондон. Полн. собр. соч., т. XII, стр. 40.)

Стендинг говорит о лицемерии религиозной проповеди "не убий" в обществе, где существует смертная казнь, где закладывается и строится мощное оружие уничтожения - дредноуты и сверхдредноуты, где дети вынуждены работать, а дочери рабочего класса обречены на рабство, где взяточничество и продажность политиков сделалось системой. В старину тоже убивали, но тогда не лицемерили, не приглашали прессу и университетских профессоров освещать дикость и зверство. Лондон гневно выступает против смертной казни, грязного дела, позорящего республику.

Подытоживая свои "странствования" в различные эпохи, Стендинг приходит к выводу об упадке морали в современном обществе, о том, что пятьдесят тысяч лет назад в кланах женщина была чище, а семейные отношения справедливее^*. Он считает, что "человек как индивид не сделал нравственного прогресса за последние десять тысяч лет", "под тонким слоем наведенной на него как лак морали, он такой же дикарь, каким был десять тысяч лет назад"^**.

^* (Д. Лондон. Полн. собр. соч., т. XII, стр. 230. )

^** (Д. Лондон. Полн. собр. соч., т. XII, стр. 229.)

Лондон рассказывает о дружбе узников, их солидарности, выводит отталкивающие образы тюремщиков, тупых и бессердечных палачей, по своему культурному и моральному уровню стоящих гораздо ниже охраняемых ими людей. Симпатии писателя целиком на стороне заключенных. Не полагаясь на реформу сверху, автор своей книгой апеллировал к широкой читательской аудитории.

Замысел Лондона разоблачить тюремный режим, тюрьму как один из бесчеловечных институтов капиталистической государственной машины был несомненно прогрессивным и демократичным. Роман сыграл свою положительную роль, о чем свидетельствует и замечание Билла Хейвуда^*, говорящее о помощи, оказанной книгой Лондона, когда он и его товарищи оказались в заключении; об этом же говорят и ожесточенные нападки на роман со стороны властей, лицемерно обвинивших автора в извращении фактов^**.

^* ("Книга Билла Хейвуда". ГИХЛ, М., 1932, стр. 326.)

^** (Лондон опроверг доводы критиков, сославшись на конкретные факты из практики Сан-Квентина. Он пишет об этом, в частности, в письме к миссис Краски от 12 декабря 1914 г. "London to Mrs. Krasky. Huntington Lbr.: box. 66). В вышедшей 9 лет спустя после романа Лондона книге The Twenty-Fifth Man Эд Моррель вновь разоблачил зверства и убийства, свершавшиеся в застенках Сан-Квентина (Ed MоггеI1. The Twenty-Fifth Man. N. Y., 1924). )

Однако, оставаясь в романе реалистом в постановке и решении важной проблемы, Лондон выбрал нереалистичный сюжетный ход. Речь идет о необычном умении, которым он наделяет главного героя, - его способности "умирать" так называемой "малой смертью". Душа Стендинга отлетает от тела и уносится в межзвездные миры, перемещается в историческое прошлое.

О перемещении сознания, а точнее обращении его в воспоминаниях к историческому прошлому, Лондон писал и прежде. В повести "До Адама", опубликованной в 1907 году, им был изображен человек, одаренный необыкновенной способностью "вспоминать" о жизни своих далеких предков. Но автор старался объяснить тогда эту чудесную способность материалистически: воспоминания были запечатленным в родовом веществе опытом далеких прародителей. Герой видел во сне события, свидетелями которых были его предки. В романе же "Межзвездный скиталец" сверхъестественные качества Дэрреля Стендинга объясняются переселением душ. Душа его, прежде чем попасть в тело профессора Стендинга, принадлежала нескольким людям разных эпох и народов и сохранила воспоминания о деяниях своих прежних тел. В подтверждение возможности подобного переселения герой ссылается на Анри Бергсона и Огюста Конта. Материю он называет иллюзией, а дух - единственной существующей реальностью. Материя, по мнению Стендинга, не имеет памяти, но ею обладает дух^*.

^* (Д. Лондон. Полн. собр. соч., т. XII, стр. 89-91.)

Это идеалистическое положение и служит Лондону основой для построения сюжета романа. Во время жестоких пыток "смирительной рубашкой", чтобы избежать мук, герой "умирает малой смертью", он носится по древним эпохам и странам и рассказывает о своих путешествиях читателю.

Избранный Лондоном литературный прием позволяет ему переносить действие в любые эпохи и государства, вводить любых героев и дает возможность разрядить гнетущее впечатление от описаний тюремных буден и пыток Стендинга.

Вначале кажется, что вставные новеллы скитаний души Стендинга не имеют к сюжету и идеям романа непосредственного отношения, однако выясняется, что это не так. Опираясь на материал своих грез, в заключении герой делает серьезное обобщение, поэтому хотя бы коротко на новеллах необходимо остановиться.

Первая посвящена французскому графу, моту и ловеласу, гибнущему на дуэли из-за женщины. Вторая - американскому мальчику Джессу, который вместе с первыми переселенцами едет в повозке в Калифорнию. Здесь любопытны образы самого презирающего смерть Джесса, его матери и отца. В новелле описывается кровавое столкновение переселенцев с мстительными мормонами и индейцами. Примечательна следующая деталь: автор показывает, что индейцы настроены гораздо дружественнее к белым пришельцам с Востока, нежели братья переселенцев по цвету кожи - мормоны. Последние вероломно и жестоко уничтожают взрослых и детей, в том числе и маленького Джесса.

Лондон переносит душу Стендинга в Египет, в бренное тело грязного, живущего в пещере отшельника. Писатель высмеивает это богобоязненное, ничтожное существо, с трепетом ожидающее светопреставления (действие происходит около III века н. э.).

В одной из вставных новелл рассказывается о приключениях английского матроса Адама Стренга, попавшего не то в XVI, не то в XVII веке на группу островов западной части Тихого океана, а затем - в Корею, где он стал любовником принцессы крови и самым влиятельным человеком при дворе.

Принцесса остается его верной подругой и в дни позора и нищенства.

На Ближнем Востоке в римских провинциях на рубеже новой эры развертывается действие пятой грезы. В ней свидетелем важных событий является римский военачальник Рагнар Лодброг. Одним из персонажей выступает Христос, изображенный как реально существующая личность. В этой новелле, как и в большинстве предыдущих, существенную роль в жизни героя играет женщина.

Есть в романе и своеобразная робинзонада: в одной из новелл рассказывается о восьмилетней жизни на необитаемом острове американского моряка Даниеля Фосса, ушедшего в 1809 году в плавание из порта Филадельфия на бриге "Негосиатор". Автор явно иронизирует над многочисленными подражаниями знаменитому роману Дефо, в которых героям неизменно сопутствует провидение. В новелле Лондона благодаря счастливому провидению выживает и длительное время ведет обеспеченную жизнь человек, выброшенный на совершенно голый и пустынный остров.

Кроме вышеприведенных новелл Лондон дает беглое описание нескольких персонажей первобытного мира. Профессор же Стендинг, как говорит писатель, - сумма всех изображенных людей, это дает ему возможность глубже оценить историю, найти то общее, что роднит его "предшественников по телу".

Каков же итог "странствий" души Стендинга? Первобытный человек сражался во имя женщины, для нее ловил зверей, сеял ячмень и пшеницу, для нее добывал огонь. Без нее жалка жизнь мужчины - об этом говорит судьба отшельника. Женщина сыграла большую роль и на рубеже христианской эры в жизни римского военачальника Лодброга. Она выступила в роли преданной подруги Адама Стренга и в роли матери мальчика Джесса. В новое время из-за женщины убивал и был убит граф де Сен-Мор. Из-за нее же, как выясняется, попал в тюрьму и профессор Стендинг, убивший в припадке ревности своего коллегу.

Первобытный и современный человек, римлянин, француз, англичанин, американец объединены вечной общностью, о ней и хочет сказать Стендинг: "Когда я созерцаю теперь эту свою бесконечную прошлую историю, я замечаю на ней великие и сложные влияния, и на первом плане - любовь к женщине... Я вижу себя в прошлых веках любовником, вечным любовником!.. Я потому был великим бойцом, что любил великой любовью.

Иногда мне кажется, что история человека - это история любви к женщине"^*.

^* (Д. Лондон. Полн. собр. соч., т. XII, стр. 212.)

Глухо звучит замечание героя о том, что, как и все поколения философов, он знает цену женщине, ее слабости, знает, что она старается удержать мужчину подальше от битвы^*; это понимает его разум сам же Стендинг оказывается бессилен перед увлечением. Биологическое в человеке, следовательно, оказывается решающим, а женщина - венцом всего существующего.

^* (Д. Лондон. Полн. собр. соч., т. XII, стр. 213, 216.)

"Величайшей вещью в жизни, во всех жизнях, моей и всех людей, - философствует Стендинг (напоминаем, что он выступает как повествователь), - была женщина, и есть женщина, и будет женщина, доколе звезды движутся в небе и небеса изменяются в вечном течении"^*.

^* (Д. Лондон. Полн. собр. соч., т. XII, стр. 222. )

Перед казнью Дэррель Стендинг высказывает свою заветную мечту: в следующий раз, то есть после казни, воплотиться в телесную оболочку фермера. Он хотел бы отдать ферме всю свою жизнь^*.

^* (Д. Лондон. Полн. собр. соч., т. XII, стр. 225.)

Джек Лондон в 1914 г.

Как видим, перед нами уже знакомое стремление Лондона свести весь смысл человеческой жизни к любви и фермерству^*. Теряя большую общественную цель, писатель не замечает, что все многообразие человеческой жизни свел к единственному пункту, словно не понимая, что, открыв эту, кажущуюся абсолютной истину, он зашел в тупик.

^* (Оно его преследует, как мания. Поставив, как в свое время в "Лунной долине", перед собой большие актуальные проблемы, Лондон незаметно сползает все к тому же вопросу о любви и жизни на ферме.)

Мы видели, что в погоне за оригинальным сюжетом, Лондон использовал идеалистическую концепцию о переселении душ. Значительное место в романе отведено описанию и обоснованию самогипноза ("малой смерти"), позволяющему герою "отделить душу от тела". Однако отсюда не следует делать вывода, что в эти годы писатель пересматривает свои материалистические взгляды.

В письме к Ральфу Касперу от 25 июня 1914 года, написанному в дни, когда близилась к завершению работа над романом^*, Лондон говорит следующее: "Я безнадежный материалист. Душа, я считаю, является ничем другим как суммой деятельностей организма плюс личные привычки, воспоминания и опыт организма. Я убежден, что когда я мертв, я мертв. Я убежден, что со смертью я так же уничтожен, как последний вами или мною раздавленный комар. Меня выводят из терпения такие не заслуживающие доверия философы, как Бергсон. Меня выводят из терпения философы метафизики..."^** и т. д.

^* (Роман начал публиковаться в журнале "American Sunday Monthly" с сентября 1914 г.)

^** (Ch. London, v. I (вкладка к стр. 304). )

И тем не менее, если "Межзвездный скиталец" и не свидетельствует об отказе от материалистического мировоззрения, он все же говорит о смятении в сознании писателя и еще раз подтверждает наличие в его мировоззрении кричащих противоречий, свидетельствует о переживаемой внутренней борьбе.

Все это сказывается и на стиле романа - неровном, болезненном, и на композиции - сумбурной, плохо пригнанной, и на характере героя, и, наконец, на появлении ошибочных идей. Однако, что касается последнего, нужно иметь в виду следующее обстоятельство. Еще в "Морском волке", намереваясь выступить против социального зла, Лондон зашифровывал основную идею произведения. В одном из писем он говорил об этом: "Я хочу сделать историю настолько ясной, чтобы она всякому была доступна, но кроме того в ней есть завуалированный философский мотив. На поверхности в "Морском волке", конечно, была увлекательная история, и в то же время роман в завуалированном виде содержал тенденцию доказать, что "сверхчеловек" не может иметь успеха в современной жизни"^*. После "Железной пяты" и "Мартина Идена" и злобной кампании, организованной против их автора, Лондон еще основательней маскирует свои взгляды. Но он продолжает в романах выражать критическое отношение к существующей системе устами героев, их гневными монологами или обнаженно реалистическими картинами классовых боев. Так поступил он в романе "Время-не-ждет" в котором биржевой делец Харниш обрушивался с уничтожающими обличениями на паразитов-финансистов, то же самое (но это только гипотеза) делал он в "Лунной долине", вначале развенчав общество, беспощадно разоблачив его пороки, а затем уведя читателя на лоно природы, в обитель безоблачного семейного счастья. Вполне возможно, что аналогичными соображениями руководствовался Лондон и в "Межзвездном скитальце", смешивая обличения с невинной и пикантной идейкой о любви к женщине как венце сущего.

^* (Ch. London, v. II, р. 57.)

Сказанное вовсе не зачеркивает нашего вывода о духовном и творческом тупике, к которому приходит писатель. Стремление сочетать социалистические идеи с буржуазными, материализм с идеализмом, "бить, по выражению А. Струнской, капиталистов в их собственной игре"^* значило сочетать непримиримое. Лондон не замечал, как соскальзывал с позиций пролетарского писателя, как отступал под давлением издателей и буржуазных атак и превращался из грозного обличителя и глашатая правды в писателя, зараженного ницшеанством и расизмом, и, наконец, в безобидного баловня буржуазных издателей, каким он вскоре выступил в романах "Маленькая хозяйка большого дома" и "Сердца трех".

^* (Ch. London, v. 1, p. 321.)

После "Мартина Идена" Лондон почти не ставил перед oсобой задачи создания новых характеров, типов. Поиски нового шли, главным образом, по пути отыскания иных ситуаций для проявления тех же характеров. Поэтому его персонажи с 1910 года начинают сильно напоминать прежних.

Герой романа "Время-не-ждет" повторяет героев Северных рассказов и романа "Дочь снегов"; "Лунная долина" вызывает в памяти роман "Время-не-ждет" и "Железную пяту"; "Мятеж на "Эльсиноре" напоминает "Морской волк"; "Межзвездный скиталец" в чем-то повторяет повесть "До Адама"; "Джерри-островитянин" и "Майкл, брат Джерри" - продолжают темы "Белого Клыка" и "Приключения". Лондон пытается обновить свой метод, заимствуя художественные приемы из школы Конрада и литературы психоанализа. Но ни одно из названных поздних произведений не достигает художественной силы и выразительности предшествующих.

В 1914 году Лондон издал сборник, в котором ряд рассказов был посвящен теме классовой борьбы ("Сила сильных"), в следующем году - "Межзвездный скиталец" и больше к социальной теме не вернулся.

В 1915 году он закончил роман "Маленькая хозяйка большого дома", в основу которого был положен любовный конфликт - история пресловутого треугольника^*. Роман рассказывал о возникновении у героини нового чувства, вытесняющего прежнее. Сюжет был не нов, ново было решение: героиня оказывалась неспособной выбрать из двух любимых ею мужчин и кончала самоубийством.

^* (Начав работу над романом "Маленькая хозяйка большого дома", Лондон пишет в частном письме: "Только три героя - мощное трио в мощной ситуации, в невероятно красивом окружении. Каждый из трех - хорош, каждый из трех - велик... По мере того, как я работаю над этим романом, я все больше прихожу к убеждению, что это как раз то, к чему я стремился всю свою писательскую жизнь... Так он свеж, так совершенно не похож ни на что из до сих пор мною написанного" (London to Roland Phillips. March 14, 1913). )

Композиционно книга построена удачнее, чем "Приключение", "Мятеж на "Эльсиноре" и "Межзвездный скиталец": в ней почти нет лишних эпизодов, по мере развития действия она становится все более интересной, в финале автор старается подняться до высокого трагизма.

Лондон касался тонкого вопроса о возникновении чувства любви и делал это с большим тактом, стремился показать созидающее и разрушающее начало этого сложного чувства. По силе воздействия роман приближался к "Мартину Идену", хотя значительно ему уступал в реалистическом раскрытии характеров (ему свойственна идеализация обстоятельств).

Книга не приобрела большой известности в США, как, впрочем, в свое время и "Мартин Иден", но понравилась в Европе и до сего времени пользуется успехом в нашей стране. На примере ее популярности в СССР можно показать, насколько советский читатель чтит в Лондоне все сильное, чистое, его жизнелюбие, стремление изобразить гармонично развитого человека (именно это привлекает в романе) и отвергает аристократизм героев, их поверхностные философствования.

Герои - представители наиболее обеспеченных слоев Америки. Расположенное где-то в Калифорнии имение Дика Форреста оборудовано по последнему слову техники. Здесь не только великолепные гостиные и комфортабельные, снабженные кнопочными переключателями освещения спальни" но и плавательные бассейны, и дворики в стиле Средних веков и Возрождения, и неслышно скользящие слуги.

Однако не это увлекает читателя. На первом плане - красивые характеры, попавшие в чреватую осложнениями ситуацию. Все действие ведет любовная интрига.

Особенно привлекателен в романе образ Дика Форреста, юноши, унаследовавшего от отца миллионы, а следовательно, и право праздной беспечной жизни. Дик бежит из дома, чтобы познать жизнь до самых ее глубин, он бродяжничает, набирается житейской мудрости, упорно учится и только после этого становится главой обширного хозяйства. Богатый жизненный опыт и знания помогают ему правильно решать хозяйственные вопросы. Дик предпочитает труд праздному безделью. Умный, благородный, привлекательный физически и духовно - таким его рисует Лондон.

Жена Дика Паола - тоже натура одаренная духовно и физически - пленяет своей жизнерадостностью, отвагой и, подобно мужу, разносторонностью интересов. Положительными качествами автор старается наделить и друга Дика Форреста Ивэна Грэхема, похожего на Дика и Паолу. Лондон хотел изобразить человека таким, каким он видел его в будущем - любящим труд и всесторонне развитым, - хозяином на земле, умеющим с увлечением работать и весело отдыхать.

Чтобы представить таких людей, необходимы были соответствующие обстоятельства, и автор искусственно создал их на уединенной, полностью благоустроенной и обеспеченной ферме, отгороженной от конкурентной борьбы капиталистического общества, что было, несомненно, условностью, которая оставила свой след на книге.

В романе "Маленькая хозяйка большого дома" Лондон остается верным магистральной линии своего творчества - изображать сильного и красивого человека. Однако посмотрим, какую эволюцию претерпевает его герой на протяжении творческого пути: в Северных рассказах и романах его герои вступали в единоборство с суровой природой, то же происходило в произведениях, посвященных морской тематике. В романах "Железная пята", "Мартин Идеи" и некоторых других, в ряде рассказов его персонажи вступали в конфликт с обществом или осуждали общество. В "Маленькой хозяйке" герои заняты только решением своих внутренних, семейных проблем и действие соответственно перенесено в сферу семьи, а силой, против которой они борются, является любовь. Так нищает духом, мельчает при всей своей физической и интеллектуальной привлекательности герой Лондона.

Рисуя жизнь и быт центральных персонажей, автор утрачивает временами чувство меры. Напрасно было бы искать в романе правдивого отражения американской действительности, фермерской жизни. Эту книгу скорее следует рассматривать как утопию, роман-мечту, воплощавшую определенные идеалы писателя.

"Маленькой хозяйке" свойственна слащавость, надуманность. Ей суждено было стать последним вышедшим при жизни писателя романом, засвидетельствовавшим вместе с тем его окончательный отход от социальной темы.

Последней при жизни опубликованной книгой Лондона был сборник "Черепахи Тэсмана" (сентябрь 1916), включивший различные по тематике новеллы, написанные в разные годы. В 1917 году вдова писателя Чармейн Лондон издала сборник его рассказов, очерков, статей и одноактных пьес "Направление движения человечества", а затем еще три сборника: "Красное божество" (1918), "На циновке Макалоа" (1919) и "Голландская доблесть" (1923)^*.

^* (В 1956 г. наследник ранчо и литературных прав Джека Лондона Ирвинг Шепард публикует сборник "Рассказы о приключениях", в который наряду с широко известными произведениями вошли и некоторые малоизвестные очерки и рассказы писателя, до того рассеянные по газетам и журналам.)

В 1917 году посмертно вышли два романа Лондона. Оба посвящены жизни собак: "Джерри-островитянин" и "Майкл, брат Джерри". Первый создан в 1915 году, второй начат вслед за первым и, возможно (если сделать весьма вероятное предположение, что предисловие его написано после завершения романа), закончен в том же году. И тот и другой роман заметно слабее и "Белого Клыка" и "Зова предков". Нет в них того напряженного биения жизни, которое было присуще первым книгам Лондона о животных.

Джек Лондон в 1915 г

В романе "Джерри-островитянин" рассказывается о приключениях пса - охотника за чернокожими на Соломоновых островах. Случай бросает собаку от одного хозяина к другому; роман изобилует описаниями столкновений Джерри с различными людьми, но всюду собака выступает в роли защитника белого человека и непримиримого врага негров.

С большим умением объясняет Лондон действия собак, секрет их привязанности и антипатии. Его восхищение Джерри передается и читателю, с любопытством следящему за судьбой этого пса. В романе - ряд великолепно написанных эпизодов. Автор показывает, как обманывают, обирают чернокожих, как военные корабли карателей уничтожают артиллерийским огнем туземные поселения, а десанты расправляются с уцелевшими жителями.

Но при всех своих интересных моментах и наличии реалистических эпизодов эта книга обладает и весьма существенными недостатками. Прежде всего следует сказать об отношении автора к народностям, стоящим на более низкой ступени развития. И здесь для большей наглядности можно провести параллель с романом "Белый Клык". Если там индейцы представляются собаке богами, которым Белый Клык с готовностью и восторгом поклоняется, то здесь туземцы изображаются существами, стоящими ниже собаки по умственному и нравственному развитию. В обязанности "положительного героя" Джерри вменяется поэтому преследование негров, неусыпная забота о том, чтобы они занимали подобающее им ничтожное место в мире.

Подробно описывает Лондон жестокости дикарей, их поступки, которые не могут быть оправданы с точки зрения цивилизованного человека: вождь племени удавил отца, съел за нарушение табу свою жену. Автор знает, что подобные действия способны вызвать только негодование читателя. И он сам разделяет это негодование. Ненависть туземцев к белым и зверства, подобные приведенным, подтверждают низкий уровень их развития. Что касается европейцев, то, по словам Лондона, они кроме торговли только тем и заняты, чтобы сохранить головы на своих плечах, а чернокожие с таким же единодушием стараются завладеть головами белых, не потеряв при этом своих собственных. Так упрощенно трактуется автором проблема взаимоотношений пришельцев с аборигенами.

Лондон говорит, что на Соломоновых островах выживает только тот, кто жесток. Белые изображаются им обороняющейся стороной, и истребление ими чернокожих является, по логике автора, вынужденной мерой. Следуя этой логике, нужно, видимо, ожидать от туземцев покорности и готовности отдать свои исконные земли белым колонизаторам. Таким образом, автор фактически становился на сторону империалистической политики и возвращался к идеям, выраженным в романе "Приключение".

В "Джерри-островитянине", как и в романе "Мятеж на "Эльсиноре", писатель разделил персонажей (на сей раз не только людей, но и собак) на две расы. Точно так же, как белые противопоставлены черным, так и породистый Джерри противопоставлен непородистой и качественно стоящей на неизмеримо более низком уровне собаке, с которой сводит Джерри случай. Джерри - это пес-джентльмен, в жилах его течет "голубая кровь".

В романе "Майкл, брат Джерри" значительно более ослаблено звучание реакционных идей о существовании полноценных и неполноценных рас. Вместе с тем этот роман несет в себе большую гуманную мысль. Она положена в его основу, и поэтому нельзя его сопоставлять с романом о Джерри. "Майкл, брат Джерри" был выступлением против истязания животных и плохого обращения с ними при дрессировке. В этом романе, как уже говорилось выше, Лондон показывал всесокрушающую силу любви при приручении и обучении животных.

Майкл тоже меняет нескольких хозяев. Случайность направляет его судьбу. Он плавает на судах, выступает в цирке, переносит все превратности нелегкой жизни, избиения, но остается непокоренным. Только доброта, ласка способны его изменить, они творят с ним чудеса. В заключительной сцене романа Майкл и Джерри спасают жизнь человеку, нашедшему ключ к их сердцам.

Откликаясь на призыв писателя, брошенный им в этом романе, в США, а затем и в других странах один за другим возникают клубы Джека Лондона, ставящие целью борьбу против истязания животных. К 1924 году, по свидетельству Джоан Лондон, общее число членов таких клубов достигло во всем мире сорока тысяч^*.

^* (Joan London. Jack London and His Times, p. 363.)

Вот, пожалуй, и все, что хотелось бы сказать о поздних "собачьих" романах Лондона. Мы видим, что они также свидетельствовали о противоречивости его творчества, о борьбе в сознании писателя.

В 1919 году был издан последний роман Лондона "Сердца трех", названный им юбилейной работой, которой он отмечал свое сорокалетие, свою пятидесятую книгу, шестнадцать лет писательской деятельности и, как он выразился, "новое направление в своем творчестве"^*, которое, надо полагать, должно было быть продолжено оставшейся незавершенной повестью "Черри".

^* (Д. Лондон. Соч., т. 8, стр. 303)

На первом плане в "Сердцах трех" внешняя, событийная сторона; роман, как ни одно другое произведение Лондона, богат событиями, неожиданными поворотами сюжета и эффектными сценами.

В основу его сюжета была положена легенда о сказочных драгоценностях, схороненных в горах племенем майя, и о поисках этих сокровищ где-то в районе Панамы.

Лондон иронизировал в книге, правда, лишь слегка над "богом американцев" - долларом и поклонением, ему воздаваемом в США. Алтарь этого "божества", как поясняет один из героев, находится на Уолл-стрите. В остальном книга была лишена какого бы то ни было критического содержания и создавалась для легкого чтения. Писатель вновь вывел в качестве главных героев людей сильных, мужественных, красивых и благородных в своих помыслах, и этим продолжал известную нам линию своего творчества.

Если рассматривать "Сердца трех" с точки зрения эволюции художественного метода, то вряд ли можно согласиться с высказанной в предисловии претензией автора на новое направление в его творчестве. Роман продолжал в общем направление, объявленное еще книгой "Приключение", явившейся попыткой создать роман занимательный, рассчитанный на невзыскательного читателя. Новое же при создании этого романа состояло в том, что на этот раз изобретением "острых" положений занимался соавтор Лондона, сценарист Чарльз Годдард, а сам Лондон, писавший книгу по сценарию Годдарда, послушно "изображал", как он метко выразился, то, что ему указывал соавтор, зачастую сам дивясь неожиданным поворотам сюжета.

Сценарий, построенный по законам кинематографа, связывал творческие возможности Лондона, и хотя писатель переделывал, переосмысливал и дописывал присылаемые ему главы, все же ряд сцен, и мы это чувствуем, должны бы быть в романе показаны иначе, а некоторые вообще опущены, да и действия героев требовали куда более основательной мотивировки.

В оценке книги в общем можно присоединиться, правда к несколько сдержанному, признанию Джека Лондона: "Нельзя сказать, чтобы повествование в "Сердцах трех" отличалось особой последовательностью"^*. Книга получилась искусственной и рыхлой. Художественный уровень ее невысок, и, знакомясь с ней, читатель с трудом узнает автора "Мартина Иде-на" и "Железной пяты". Новый роман не получил сколько-нибудь заметной известности; примечательно, что и фильм по сценарию Годдарда тоже так и не был поставлен.

^* (Д. Лондон. Соч., т. 8, стр. 305.)

Окончательно разочаровавшись в американском социалистическом и рабочем движении (заметим, что Коммунистическая партия в США еще не была создана), Лондон в марте 1916 года, за две недели до того, как подписать предисловие к только что законченному роману "Сердца трех", и за восемь месяцев до смерти официально выходит из рядов oСоциалистической партии, мотивируя свой уход ее соглашательской политикой, утратой духа революционной борьбы, что было историческим фактом.

В написанном Лондоном письме о выходе обращает на себя внимание одна деталь, свидетельствующая о вере писателя в то, что решающее слово в деле освобождения принадлежит не отдельным выдающимся личностям, а массе, и это было новым моментом в сравнении с тем, как трактовалась роль массы в "Железной пяте".

"Мое последнее слово заключается в том, - пишет Лондон, - что свобода и независимость являются теми высокими дарами, которые нельзя ни преподнести, ни навязать нациям и классам.., а если эти высокие дары все же будут великодушно преподнесены им на серебряном подносе выдающимися личностями, они не будут знать, что с ними делать, не смогут извлечь из них пользу..."^*.

^* (G. Bamford. The Mystery of Jack London, p. 225.)

Лондон был способен жить, только что-то открывая, принося пользу, занимаясь чем-то большим, значительным в своих глазах и глазах окружающих; он мог жить только в среде друзей, представителей честной Америки, вдохновляемый их отзывами, постоянно чувствуя значительность своей деятельности. Теперь он все далее отходит от общественной жизни, отрываясь от соратников по борьбе. Жена Лондона Чармейн, тщетно стараясь заменить ему мир, объективно содействовала изоляции. Пережив ряд неудач, Лондон мог бы найти отдохновение в своем творчестве, но процесс творчества стал ему ненавистен. Тяжелая болезнь уремия подтачивала здоровье и волю писателя. Чтобы заглушить приступы болезни, Лондон принимает наркотики, чаще обращается к спиртному.

7 октября 1916 года Лондон пишет, полемизируя с читательницей Брекке: "А почему бы мне немножко и не жалеть Мартина Идена. Мартин Идеи - это я. Мартин Идеи был индивидуалистом, я был социалистом. Вот почему я остался жить, и вот почему Мартин Идеи погиб"^*. Но Лондон теперь уже не был социалистом. В трудную минуту, когда отчаяние сжимало сердце, а мозг пылал от переутомления и невыносимая боль вонзалась в уставшее тело, приходила мысль, что ничто не связывает его с жизнью. Он понял, что и любовь не может заменить ему (как это бывало в последних его романах) потерю великой цели.

^* (London to miss Brekke, Oct. 7, 1916 (хранится в Хантингтонской библиотеке).)

Джек Лондон в рабочем кабинете. Снимок сделан за несколько месяцев до смерти

В один из хмурых осенних вечеров писатель пришел к трагическому выводу, что ему самому ничего не остается, ради чего стоило бы жить, и он принял смертельную дозу морфия. Это случилось на его ранчо 21 ноября 1916 года, через шесть недель после упомянутого письма к мисс Брекке. А 22 ноября его сердце перестало биться.

Урна с прахом Джека Лондона была погребена на склоне холма Лунной долины, и на могилу водружен был обломок скалы, оставшийся от "дома Волка". На нем неумелый резец, начертал только два слова: "Jack London".