Мир за горизонтом

Сто лет назад Сан-Франциско был дальней окраиной, куда лишь с 1869 года стало возможно добраться по железной дороге: раньше приходилось плыть вокруг мыса горы или трястись на перекладных по выжженным пескам и каньонам Колорадо. Золотая лихорадка конца 40-х годов погнала в эти дикие края тысячи искателей легких денег; прошло четверть века, и экономический кризис заставил двинуться на Запад толпы безработных, помышлявших не о золотых россыпях, а лишь о куске хлеба и крыше над головой.

Город рос стремительно. Предсказывали, что население не сегодня-завтра перевалит за миллион. По красивым холмам фасадами на знаменитую бухту были раскиданы дворцы нуворишей - тяжеловесные, безвкусные, с затейливыми террасами и башенками, с помпезными колоннами и монументальными дверями. Внизу теснились сколоченные как попало лавки, конторы, увеселительные заведения, а переулки терялись среди налезавших одна на другую хибар и лачуг, где нашли временное пристанище безработные и бродяги, которых с каждым днем становилось все больше. По главной улице, вымощенной базальтовыми плитами, бегала конка, и предприимчивые торговцы устраивали бесплатные рекламные рейсы, помогавшие сбыть несвежий товар. Тут же, на Маркет-стрит, под открытым небом до хрипоты спорили ораторы враждующих партий, а потом их сменяли на трибуне уличные проповедники, предрекавшие скорый конец света и предлагавшие купить за четыре цента брошюру, где это научно доказано.

Это был город бросавшихся в глаза социальных контрастов, город удачливых дельцов и потерпевших фиаско авантюристов, столица моряков, рудокопов, железнодорожных рабочих Запада. Вздыбленный, хаотичный город, где жизнь еще не устоялась, не подчинилась унылому распорядку налаженного буржуазного быта, и каждый горожанин был готов в любой момент сняться с места, отправившись странствовать дальше в поисках богатства или просто работы.

Землетрясение 1906 года разрушило его до основания, но к тому времени Сан-Франциско успел уже основательно перемениться, утратив свой романтический колорит. Исчезло то ощущение лежащего за будничным горизонтом красочного, необычайного, дразнящего захватывающими возможностями мира, которое манило сюда людей со всех концов Америки и было еще так памятно Джеку Лондону, родившемуся в Сан-Франциско 12 января 1876 года.

Как и большинство местных жителей, его родители оказались в Калифорнии по чистой случайности. Оба они были наделены духом бродяжничества, который перешел по наследству к их сыну; для матери Джека Сан-Франциско оказался конечным пунктом в долгих скитаниях по Америке, для отца - только промежуточной станцией. Флора Уэллман была родом из штата Огайо; ее отец - пшеничный магнат - прогорел, когда ей было десять лет, но средств оставалось достаточно, чтобы поставить младшую из пяти дочерей на ноги и выдать замуж в "хорошую семью". А она еще девочкой убежала из дома, жила поочередно у своих сестер, вместе с кузиной- популярной актрисой - проехала по Америке не одну сотню миль, зарабатывала уроками музыки, увлекалась спиритизмом, и с тех пор как она в последний раз навестила добропорядочный родительский дом, ее имя здесь больше не произносилось.

Уильям Чейни в детстве мечтал стать пиратом и семь раз совершал побеги с ферм, куда его пристраивала работать бившаяся в тисках нищеты мать. В конце концов побег удался; Чейни сменил множество профессий - пиратов он не встретил и нанялся на рыболовное судно, потом работал на спичечной фабрике, был нотариусом, газетчиком, даже писал беллетристику. В 1866 году он увлекся астрологией и, сам себя объявив профессором, отправился по Америке предсказывать судьбу доверчивым простакам. В Сан-Франциско его обворовали, и с Флорой он познакомился в самых плачевных для себя обстоятельствах. Их брак был недолгим. Флора объявила, что ждет ребенка; Чейни категорически потребовал от него избавиться. Мать Джека пыталась покончить с собой, история попала в газеты и наделала много шума. "Профессор" счел за благо скрыться. Уже студентом Джек разыскал Чейни, и тот отказался признать его своим сыном, не подозревая, что лишь благодаря Джеку его имя сохранится в памяти потомков.

Когда Джеку было восемь месяцев, Флора вышла замуж за Джона Лондона - овдовевшего сорокалетнего плотника, отца двух дочерей. В молодости он был владельцем небольшой фермы; кризис разорил его, сделав городским рабочим и заставив вести тяжелую борьбу за существование. Джона Лондона тянуло к земле, и все детство Джека прошло в переездах с места на место - едва удавалось наскрести денег, отчим приобретал участок, но все эти затеи кончались крахом. Детские годы запомнились Джеку всегда преследовавшим его чувством голода и первым приобщением к книгам. Он начал читать, едва освоив алфавит, и читал все, что попадало под руку; главным образом это были романы о "бедных добродетельных продавщицах", в финале неизменно становившихся женами миллионеров, но встречались и приключенческие книги, а однажды Джек набрел на сборник испанских легенд и рассказов первого американского классика Вашингтона Ирвинга "Альгамбра", и это раннее впечатление от настоящей литературы не меркло в его сознании долгие годы.

Ему очень рано пришлось самому добывать свой хлеб. Он разносил газеты, возил по субботам лед или помогал хозяину кегельбана. Лондоны жили теперь в Окленде, промышленном городке, связанном с Сан-Франциско паромом. Здесь была приличная библиотека, которой заведовала известная в те времена поэтесса Айна Кулбрит. Она приметила жадно поглощавшего книгу за книгой подростка и стала руководить его чтением. Джек уносил с собой томики Толстого, Флобера, Мелвилла. Его интерес к книгам был ненасытным. "На полках городской библиотеки, - вспоминал он, - я открыл для себя огромный мир, простирающийся за горизонтом".

Вряд ли он был в состоянии глубоко понять произведения великих писателей. Но в них представала другая жизнь, будоражили воображение незнакомые страны, люди, события. Открывался и звал к себе "мир за горизонтом", как тридцатилетие назад манила мечтателей овеянная легендами Калифорния. И Джек читал. "Читал по утрам, после школы, ночами. Читал в постели, за столом, по пути в школу и обратно, на переменах, пока другие играли..."

Всему этому пришел конец вместе с последним звонком начальной школы. "В пятнадцать лет,- пишет он в автобиографическом очерке,- я был мужчиной, равным среди мужчин". Он поступил на консервную фабрику. Здесь был десятичасовой рабочий день и платили по десять центов в час. Джек приносил домой до пятидесяти долларов ежемесячно. Это означало сверхурочную работу до поздней ночи, а случалось, и ночь напролет. Он ненавидел этот однообразный, выматывающий труд. А мир за горизонтом влек к себе все настойчивее, и он лежал, казалось, совсем неподалеку - на просторах Тихого океана, который бороздили шхуны контрабандистов и устричных пиратов, вечерами пропивавших заработок в оклендских кабаках. У нянчившей его негритянки "мамы Дженни" Джек занял триста долларов, купил суденышко и отправился грабить устричные отмели, принадлежавшие компании из Сан-Франциско. Это было занятие прибыльное, но опасное.

Джек мужал стремительно. После нескольких драк никто не отваживался бросить вызов пятнадцатилетнему капитану; Джек выплатил свой долг и содержал семью, остальное оседало в портовых барах. Он пил, стараясь приглушить память о горьком детстве. Однажды, свалившись ночью пьяным за борт, он решил прекратить борьбу с судьбой - выручили лишь могучий организм прирожденного пловца да рыбак-грек, случайно заметивший его на рассвете за много миль от берега. А вскоре "Ослепительный" захватила новоприбывшая банда, и, очутившись на мели, Джек вынужден был поступить в рыбачий патруль, стал врагом своих бывших товарищей.

Подспудно, неосознанно в нем происходила необходимая будущему писателю работа наблюдения, запоминания, отбора фактов и точных подробностей.

Всеми его помыслами владело море; весной 1892 года из Окленда уходил трехмачтовый промысловый парусник "Софи Сазерленд", и Джек нанялся матросом. "Софи" держала курс к японским берегам и дальше к Камчатке и Чукотке, где располагались лежбища котиков. Джек плавал на ней больше года. На обратном пути "Софи" попала в тайфун. Джек стоял у руля и сумел удержать управление, пока судно взлетало и падало в пропасть, точно на гигантских качелях. По возвращении ему попался номер газеты "Колл", объявившей конкурс на лучший очерк непрофессионального писателя; он вспомнил этот тайфун и попробовал передать свои впечатления на бумаге. Жюри присудило ему первую премию.

Это была его единственная удача. Разразился экономический кризис. Джек с трудом подыскал работу на джутовой фабрике за доллар в день. Очерк для конкурса он сочинял ночами, засыпая от усталости. Он был еще слишком юн, чтобы осознать свое призвание, да и думать приходилось не о литературе - о хлебе насущном. Он устроился кочегаром на электростанцию, являлся в шесть утра и уходил в восемь вечера. Потом выяснилось, что рабочий, чье место он занял, покончил с собой- нечем стало кормить трех детей. Толпа безработных дежурила у ворот предприятия, и Джек, доведенный до отчаяния непосильной нагрузкой и муками совести, махнул на все рукой и пополнил армию бродяг.

Стояла весна 1894 года. Кризис достиг апогея. По всей стране происходили массовые увольнения, и тысячи людей оказались на дороге в поисках хоть каких-то средств к жизни. Промышленник-филантроп Кокси выступил с проектом государственного займа, который позволил бы начать дорожное строительство и сократить безработицу. Началась массовая кампания в поддержку этой идеи. Из разных концов Америки к Вашингтону двинулись отряды голодных и бездомных, чтобы воздействовать на конгресс при голосовании. Калифорнийский отряд возглавил наборщик Чарльз Келли. Джек нагнал отряд уже в штате Айова и пробыл в нем месяц. Поход не удался: руководители были арестованы, а рядовые участники подверглись штрафам за бродяжничество.

Так он впервые познакомился с рабочим движением, сыгравшим такую большую роль в его жизни и творчестве. В товарных вагонах, в долгие часы ожидания попутного эшелона у насыпи, в ночлежках, лагерях "армии Кокси", на траве общественных скверов - всюду люди говорили о социальном неравенстве, несправедливости, бесправии, нищете. Джек услышал и запомнил имя Маркса, его лексикон обогатился новыми понятиями: "эксплуатация", "классовая борьба", "социализм". Зерно пало на еще не готовую почву, и все же оно пустило росток - слишком много горя успел он повидать, скитаясь от океана до океана, слишком часто на собственном опыте убеждался во всесилье богатых и власть имущих"

Жизнь сводила его с теми, кого в прошлом веке принято было называть "низами общества", и он все глубже усваивал жестокие законы действительности - на дне оказываются не потому, что не повезло, а потому, что подавляющее большинство обречено быть бесправным рабочим скотом, отчаянно бороться за свой жалкий кусок и проигрывать даже в этой борьбе.

И Джек стал все чаще задумываться, справедливы ли эти законы.

Расставшись с отрядом Келли, он добрался до Нью-Йорка, затем отправился взглянуть на Ниагарский водопад. Здесь его арестовали как бродягу и отправили в тюрьму округа Эри. Он вышел через месяц и пустился в обратную дорогу, меняя поезда, увертываясь от полиции, подрабатывая случайной работой и протягивая руку за подаянием.

В Окленд он вернулся другим человеком. "Я побывал в подвальном этаже общества,- напишет он девять лет спустя,- в тех подземельях нищеты, о которых считается неприличным говорить. Я побывал в яме, в бездне, в человеческой клоаке, на бойне, на кладбище нашей цивилизации. Общество предпочитает не замечать, что существуют и такие этажи... И то, что я увидел, внушило мне страх, настоящий страх".

Для себя Джек твердо решил, что никогда не будет зарабатывать на жизнь физическим трудом. Он страшился судьбы рабочего, которого выбрасывают на улицу, когда его мускулы слабеют. Таких Джек встречал на каждом шагу. Выходец из рабочего класса и социалист по взглядам, он горячо сочувствовал борьбе пролетариата и помогал ей своим пером, но угроза потерпеть неудачу и самому стать пролетарием до конца дней казалась ему самой страшной, и он делал все, чтобы ее избежать.

Противоречие, во многом объясняемое все той же духовной встряской 1894 года, так и осталось непреодоленным. Исподволь оно подготавливало драматический финал его жизненного и творческого пути.

Однако действие этой драмы начнется лишь через много лет. А пока Джек засел за книги. Он поступает в среднюю школу, не брезгует никакой работой, чтобы сводить концы с концами, за год осваивает двухгодичную программу подготовительных университетских курсов и в августе 1896 года становится студентом. Тогда же ему был выписан членский билет Социалистической рабочей партии, сыгравшей свою роль в ширившейся борьбе рабочего класса.

Решение Лондона было продуманным. Жизнь преподала ему урок классового самосознания; чтение "Коммунистического Манифеста" перевернуло все его представления о движущих силах общества. Он искал сближения с рабочими, старался говорить от их имени и на митингах, и в статьях, написанных для школьного журнала, и быстро навлек на себя гнев школьного, а потом и университетского начальства.

Из университета пришлось уйти после первого же семестра - голодала семья. Джек расставался с храмом науки без сожалений: он уже понял, что это царство мертвой схоластики. Он решил продолжать образование самостоятельно и начал писать - на этот раз уже всерьез, видя в литературе дело своей жизни. В нью-йоркские журналы были отправлены первые рассказы; они вернулись к автору, были посланы в другие журналы и опять вернулись. Денег не осталось совсем.

Как раз в это время, потеснив все другие сообщения, на первых полосах газет замелькало набранное аршинными буквами слово "Золото". В Сиэттл прибыл пароход "Портлэнд", доставивший шестьдесят восемь счастливцев, разбогатевших на только что открытых в бассейне Юкона приисках, "Самородки валяются прямо на земле!" - писала с их слов местная "Пост-Интеллиндженсер".

И мир за горизонтом вновь позвал Джека в дорогу.