"Настанет день..."

Осенью 1905 года Лондон предпринял большое лекционное турне по университетам Восточного побережья.

Уже вышли "Зов предков" и "Морской волк", и имя молодого писателя было у всех на устах. "Люди бездны" красноречиво свидетельствовали о его радикальных настроениях; еще большую известность принесли Лондону его репортажи с русско-японской войны. Раздражение, которое он испытывал против японцев, росло при известиях об их успехах. И оно водило пером Лондона, когда он с шовинистических позиций оценивал тот факт, что азиатская страна впервые взяла верх над европейской.

Аудитория, собиравшаяся на выступления Лондона, была заинтригована. Кого ей предстояло увидеть - социалиста, жаждущего экспроприации, или обычного расиста, которого природа по ошибке наделила несомненным литературным талантом? А может быть, заурядного позера, шокирующего публику экстремистскими идеями лишь для того, чтобы произвести сенсацию и заработать на ней?

Тема выступлений Лондона была сформулирована кратко: "Революция". К своим военным впечатлениям он не возвращался; его внимание было захвачено другим, несоизмеримо более знаменательным и важным событием- русской революцией 1905 года, о которой Анна Струнская писала ему из Петербурга, за которой он напряженно следил по газетам, пытаясь добраться до истинных фактов через хаос противоречивых сообщений и чистых домыслов, и которой сочувствовал всем сердцем.

Вместе с руководителями Социалистической партии он подписал воззвание, в котором выражались солидарность с революцией и призыв помочь ей сбором средств. Он стал почетным президентом Студенческого социалистического общества и выступал от его имени. Выходя на кафедру, он неизменно касался событий в далекой России, и "русских террористов", которых на все лады поносили в газетах, называл своими товарищами. Еще в апреле вышел его публицистический сборник "Борьба классов", со страниц которого Лондон заявил, что признает лишь один путь решения коренных общественных вопросов - революцию и переход к социализму. Он повторял это с лекционной кафедры и, обращаясь к студентам, указывал на пример России: "Сегодня революция бушует в русских университетах. И я, зная, что мои слова подтвердит жизнь, говорю вам: только революция - дело, достойное романтиков, какими вы хотите быть. Пробудитесь же и откликнитесь на ее зов!"

Он начал писать новый роман, все так же пристально следя за событиями в России. Революция была потоплена в крови. Лондон переживал происходившее как трагедию. Но его уверенность в том, что революция сделала свое дело и в конечном счете непременно победит, не поколебалась. Он смотрел теперь дальше многих социалистических лидеров, страшившихся революционного насилия как чумы. Уроки русской революции не прошли для него бесследно.

В январе 1908 года "Контемпорери ревью" напечатал его статью-манифест "Революция". "Настанет день, и мы отнимем у вас вашу правительственную машину, ваши хоромы и раззолоченную роскошь,- писал Лондон от имени "семимиллионной армии революционеров" всех стран,- и вам придется так же гнуть спину, чтобы заработать кусок хлеба, как гнет ее крестьянин в поле или щуплый, голодный клерк в ваших городах. Вот наши руки! Это сильные руки!"

Через месяц на книжных прилавках появилась его новая книга "Железная пята". Она была закончена еще два года назад и лежала в издательстве, потому что фирма "Макмиллан" боялась ее выпустить. Можно понять опасения издателей Лондона - "Железная пята" была самой революционной из его книг, быть может, самым революционным романом в истории американской литературы. Она испугала не только респектабельных владельцев солидного издательства, но и некоторых социалистов: ее проблематика была обжигающе актуальной, и Лондон решал ее с принципиальностью, не ведающей никаких уступок. Книга была произведением истинно новаторским - предвидением и вместе с тем обобщенной до символики картиной современности, пролетарским эпосом и притчей, романом-документом и утопией. В другом произведении такая разнородность изобразительных средств привела бы к эклектике. Но в "Железной пяте" нет мозаичности художественных планов, поскольку и документализма, и обобщенности, и предвидения требовала сама поднятая Лондоном огромная тема. Это была тема Революции как необходимого и неотвратимого итога всего общественного развития. И тема невиданных потрясений, через которые предстоит пройти человечеству, прежде чем над развалинами капитализма взойдет заря новой эпохи - эры Братства людей.

Важнейшим источником послужили события в революционной России 1905 года. Можно указать и на источники более непосредственные - в частности, на книгу социолога У. Дж. Гента "Наш благодетельный феодализм" (1903), которую Лондон прочитал и отрецензировал сразу же по ее выходе. Гент предсказывал, что капитализм никогда не уступит своих позиций, что плутократия вооружится для борьбы и подавит рабочее движение методами жесточайшей диктатуры, он высмеивал упования прекраснодушных интеллигентов-либералов на мирную социальную эволюцию и предрекал возврат к феодальным, а то и к рабовладельческим формам общественных отношений. Лондон признавал, что доводы Гента "неотразимы по силе воздействия", однако и опыт русской революции, казалось бы, подтверждавшей прогнозы Гента, в глазах Лондона не свидетельствовал в пользу его конечного вывода: исторической перспективой человечества, по глубокому убеждению автора "Железной пяты", является не "благодетельный феодализм", а социализм.

Можно отметить, что в книге Лондона нашли свое продолжение уже складывавшиеся в американской литературе традиции социальной утопии и рабочего романа. Еще в 1894 году влиятельный прозаик и критик того времени Уильям Дин Хоуэллс издал своего "Странника из Альтрурии". Герой этого романа, прибывший в Америку из страны, где уже победил социализм, поражается уродствам "эгоистической эпохи" и убежден в том, что однажды американцы пробудятся и "бескровным" путем преобразуют страну, как это сделали жители Альтрурии, чьим национальным праздником является День Эволюции. Еще раньше, в 1887 году, вышел роман Эдварда Беллами "Взгляд назад" (в старых русских переводах он назывался "Будущий век" и "Через сто лет"); автор набросал картину процветающей Америки 2000 года, в которой больше нет богатых и бедных и вместо погони за собственностью люди посвящают жизнь наукам и искусствам. Не потребовалось никаких социальных переворотов, чтобы произошла столь чудодейственная перемена; достаточно было, чтобы человек в один прекрасный день прозрел.

Перестала быть запретной, "низкой" темой и жизнь пролетариата. В 1886 году Твен произнес знаменитую речь "Рыцари труда. Новая династия", назвав рабочего "самым ошеломляющим порождением самой высокой цивилизации нашего мира, и лучшим, и достойнейшим". В конце века стали выходить романы, в которых описывались будни рабочего предместья, но подлинное рождение жанра произошло в 1906 году, когда были напечатаны "Джунгли" Энтона Синклера, изображавшие ужасающие условия труда на бойнях Чикаго. Лондон откликнулся на книгу восторженной статьей, опубликованной в социалистическом журнале "Призыв к разуму".

В "Железной пяте" по-своему отразились и мечты американских утопистов, и жестокая правда первого в США пролетарского романа. Однако синтез был качественно новым. Энтони Мередиту, который в романе Лондона выступает как комментатор повествования, читающий его глазами человека XXVII века - эры Братства людей, не пришло бы в голову отмечать День Эволюции; он слишком хорошо знает, в какой беспрецедентно ожесточенной борьбе с отживающим строем прокладывал себе дорогу подлинно справедливый общественный порядок. И главный герой "Железной пяты" Эрнест Эвергард совсем не похож на синклеровского рабочего - литовца Юргиса. Тот был только жертвой, задавленным, искалеченным человеком, вызывавшим горячее сочувствие именно своей беспомощностью перед законами "джунглей", а Эвергард - человек, наделенный революционным правосознанием, не мирящийся с "кошмаром нищеты", восстающий против него и поднимающий на борьбу своих товарищей-рабочих.

Новаторство Лондона было предопределено тем, что в "Железной пяте" запечатлен новый этап мирового рабочего движения, открывшийся революцией 1905 года в России. На страницах книги о ней не раз упоминается открыто: и в записках Эвис Эвергард, будто бы найденных через семь веков после описываемых событий и составляющих основное повествование, и в комментариях к ним Мередита. Решают, впрочем, не эти прямые указания. Совершенно новый для западной литературы герой, рабочий-революционер, ставший одним из руководителей борьбы пролетариата, не мог появиться в книге Лондона случайно. Современникам писателя не приходилось гадать о том, почему центральным эпизодом романа стал кровавый разгром Первого восстания американского рабочего класса в Чикаго, а затем по всей стране. И тема Железной пяты, вооруженной плутократии, поправшей все демократические права и законы, если и была подсказана Лондону работой Гента, то приобрела в романе столь грозное и столь пророческое звучание, что вывести её лишь из "Нашего благодетельного феодализма" было явно невозможным.

Изображение деятельности профессиональных революционеров в "Железной пяте" не лишено серьезных просчетов; Лондон отдал дань левацкой, эсеровской "романтике". Сказались его личные пристрастия - Лондон всегда тянулся к людям исключительным, бесшабашно храбрым, в любой ситуации полагающимся главным образом на свои индивидуальные качества. Сказалась и незрелость представлений Лондона о том, как практически будет осуществляться революционное переустройство общества, сказались, наконец, слабости и шатания в американском социалистическом движении.

За исключением левого боевого крыла партии во главе с Дебсом и Хейвудом, американские социалисты уповали на ненасильственный путь к новому строю. Руководство партии сосредоточило все усилия на парламентской борьбе, и Элтон Синклер, разделявший взгляды большинства, писал, что социализм в Америке наступит в 1912 году, не раньше и не позже. В 1912 году предстояли президентские выборы, и Лондон не случайно к этому же году приурочил описанное им чикагское восстание. Глубоко пережив трагедию последних месяцев русской революции, он стремился открыть глаза своим товарищам по партии - революция не может быть бескровной, она приведет к невиданным классовым антагонизмам и потребует неисчислимых жертв.

Своим романом Лондон вступал в резкий спор с провозглашенной социалистическими лидерами программой, и спор вспыхнул сразу же по выходе "Железной пяты". Лондон развенчивал реформистские иллюзии, и в данном случае истина была на его стороне.

Однако с ним невозможно было согласиться, когда саму революцию он изображал как итог усилий конспиративных групп, рассматривающих себя как касту избранников, третирующих пролетарскую "массу" и, вместо того чтобы воспитывать в ней революционное сознание, посвятивших себя подпольной войне с олигархией, террору, а то и прямым провокациям, которые приводят к бессмысленной гибели десятков тысяч людей. Рассказывая о том, как готовилось чикагское восстание, Эвис Эвергард свидетельствует: "Мы отводили в своих планах место и стихийному восстанию обитателей бездны: пусть гнев их обрушится на города и дворцы олигархов. Не беда, если это приведет к человеческим жертвам и уничтожению ценного имущества! Пусть ярится зверь из бездны, и пусть свирепствуют полицейские и наемники. Зверь из бездны все равно будет яриться, полицейские и наемники все равно будут свирепствовать. И те и другие опасны для революции, лучше им обратиться друг против друга. А мы тем временем займемся своим делом - захватом и освоением государственной машины".

"Зверь из бездны", который для революции опасен точно так же, как наемники олигархии,- это население трущоб, беднейшие слои пролетариата, безработные, отчаявшиеся. Лондон прекрасно знал их жизнь, ведь им была посвящена его полная боли и гнева книга об Ист-сайде. Знал, что они-то и были движущей силой революции.

Недаром из их среды вышел главный герой романа Эрнест Эвергард. Он на голову возвышается над другими героями-революционерами именно потому, что для него революция - не игра с опасностью, смертельно рискованная, но невероятно захватывающая. Эрнест видит в революции великое историческое дело - борьбу за справедливость для обездоленных. Его аргументы в спорах с учеными прислужниками олигархии неопровержимы: он говорит от имени миллионов "обитателей бездны". Жизнь среди них, неразрывная связь с ними и сформировали его характер убежденного революционера, чья глубокая моральная правота и истинная духовная зрелость оказывают огромное воздействие на всех, с кем его сводит судьба.

Но таким мы видим Эрнеста лишь в начальных главах романа, до того, как Лондон переходит к описанию деятельности подпольных групп и затем к изображению восстания. В этих эпизодах фигура главного героя отодвигается на задний план; как и многие другие, Эрнест по заданию партии проникает в жандармерию олигархов с целью вести опасную двойную игру. В дни чикагского восстания он один из тех, о ком Эвис скажет: "Подвижники, наши товарищи, герои, которым выпал жребий разбудить зверя из бездны, чтобы отвлечь на него внимание противника". Иными словами, он, подобно другим героям "Железной пяты", которые провозгласили себя борцами за жизненные интересы рабов олигархии и шли на смерть в этой борьбе, оказался вместе с тем достаточно далек от "обитателей бездны".

Чикагские эпизоды романа в полной мере выявили противоречивость и уязвимость авторского замысла. Не случайно Эвергард первых глав, по сути дела, полностью исчезает из романа по мере развития событий; его понимание революции слишком резко расходится с той тактикой, какой придерживаются его товарищи, когда революция началась. Огромной заслугой Лондона была уже сама мысль, положенная в основу образа Эвергарда, и если писатель не сумел до конца воплотить ее, то объяснялось это не столько его собственными промахами, сколько тем, что созданный Лондоном тип революционера явно опережал время: в американской действительности этот тип заявил о себе лишь много позднее - в послеоктябрьские годы и еще более полно в эпоху "красных тридцатых".

Более того, Лондон, который, вероятно, разделял представления своих персонажей о революции, как художник сумел почувствовать опасность избранного ими пути "подвижничества" в одиночку, в изоляции от миллионов "людей бездны". Его роман приобрел новую актуальность в самые последние годы, когда по странам Запада прокатилась волна левацкого экстремизма с его ультрареволюционной фразеологией, установкой на диверсии и террор и полнейшим презрением к организованной борьбе за демократию ввиду ее "малой эффективности".

Словно предвидя эту разрушительную вспышку леворадикальных и нигилистических настроений, Лондон показал, к какому извращению революционных принципов способна' привести избранная и сегодняшними экстремистскими группами тактика запугивания обывателей актами насилия и вандализма, призванными "революционизировать" их сознание. На последних страницах романа описана организация "Красные из Фриско", каждый член которой обязан совершить в год не менее двенадцати убийств, покончив с собой в случае неудачи. Перечитывая в наши дни "Железную пяту", невольно сопоставляешь ее с книгами современных писателей, в которых правдиво отражены опустошительные последствия ультралевой революционности, навязанной части западной молодежи троцкистскими группировками. И сопоставление подтверждает, что Лондон не ошибся в своем предчувствии.

Он не ошибся и предсказав крайнее обострение социальных противоречий. Современного читателя его роман не может не поразить и тем, что в этой книге предугадано зарождение и распространение фашизма.

Кульминационной сценой первой части романа является спор Эвергарда с промышленником Уиксоном, который четко формулирует кредо плутократии: "Власть принадлежит нам... Силою власти мы и удержим власть". Лондон не только одним из первых в мировой литературе XX века понял новую социальную закономерность - слияние политической власти и капитала; он сумел предвидеть и естественное следствие этого знаменательного процесса - фашизацию с целью подавить оппозиционные настроения, в какой бы форме они ни выражались.

"Где-то в недрах общества происходит невидимый глазу, но грандиозный переворот, - говорит Эвергард, остро чувствующий растущую "угрозу олигархии". - ...Что-то надвигается - огромное, неясное, грозное". В эпоху Лондона многих выдающихся писателей преследовало это ощущение близящихся катаклизмов, но, пожалуй, Лондон точнее всех на Западе понял их социальную природу. "Железная пята деспотизма, не ведающего удержу и жалости,- деспотизма, какого не знала доселе ни одна, даже самая темная эпоха в жизни человечества", - трудно поверить, что это написано в 1906 году, когда так сильны еще были среди американской интеллигенции иллюзии буржуазно-демократического толка.

Лондон сумел как бы предвидеть империалистическую войну, разразившуюся лишь через шесть лет после выхода его книги. И событие, аналогичное поджогу рейхстага с целью начать массовое подавление оппозиции; так взорванная полицейскими агентами в помещении конгресса бомба явилась в его романе "оправданием" для репрессий против социалистов. И появление "рабочих каст" как опоры олигархии. И тот "порядок", который Железная пята сотворила из хаоса, растоптав бунтарей и "в самом хаосе почерпнув ее основу и строй". И небывалую в истории жестокость расправ над всеми сопротивляющимися, преследований всех недовольных, казней, убийств, охватившую огромную страну эпидемию подозрительности, страха, озлобления...

Картина восстания, созданная в "Железной пяте" была необычайно суровой по краскам: десятки тысяч жертв, разрушенные и сгоревшие кварталы, неистовая ярость с обеих сторон, улицы, заваленные трупами. Олигархия подавляет восстание с чудовищной жестокостью, гибнут лучшие революционеры, в том числе и Эвергард, и сама Эвис, как явствует из примечания Мередита, схвачена полицией буквально накануне нового выступления рабов олигархии с оружием в руках - ее рукопись обрывается на полуслове.

Но вера Лондона в революцию осталась непоколебимой. Итогом романа оказываются пророческие слова Эвергарда: "Сегодня мы потерпели поражение. Но это ненадолго. Мы многому научились. Завтра, обогатившись новой мудростью и опытом, великое дело возродится вновь". И Энтони Мередит комментирует записки Эвис как человек, которому лишь специальные знания помогают проникнуть в атмосферу той страшной эпохи, когда олигархия поработила страну,- ведь на земле уже давно настала эра Братства людей.