4. Колледж и Клондайк

Пропасть, отделявшая Джека от соучеников, была не меньше, чем та, что существовала между ним, вернувшимся из морского плавания, и членами Христианской ассоциации молодежи. Они, будучи не намного моложе, вели совершенно иной образ жизни. Они казались ему приличными, хорошо воспитанными мальчиками и девочками, ему хотелось поближе сойтись с ними, но он вызывал у них враждебное чувство. Одевался Джек небрежно, во все поношенное, как портовые забулдыги: мешковатые брюки-клеш, синяя рубашка с отложным воротником. Он пересыпал свою речь ругательствами, курил сигареты-самокрутки и жевал табак. У него сгнили и выпали почти все передние зубы, оставшиеся же давно следовало запломбировать. Джек жевал табак, чтобы они не слишком болели. Считалось, что он сам виноват, поскольку не следил за зубами, но два ли такое объяснение при всей своей вероятности справедливо, очевидно, у него был кариес. Во всяком случае, Элиза заплатила за его вставные зубы, прежде чем Джек отправился в школу, и она же купила ему велосипед новой модели на низких "безопасных колесах".

Всему, чем он занимался, Джек отдавал себя целиком - так было и с учебой. Он не интересовался предметами, которые, по его мнению, бесполезны в жизни (потом он очень жалел, что не выучил ни одного иностранного языка). Как только кончались уроки, он надевал кепку и уходил; школьный товарищ вспоминал его высокомерное отношение к "детскому крику на лужайке", который прекращался только после прихода учителя. В глубине души Джек хотел быть принятым в круг сверстников, но он не собирался делать первый шаг. В школьном дискуссионном клубе он проявил не только солидную начитанность, раздражавшую остальных тем более, что они и не подозревали о ней, но и знакомство с материализмом и политическим радикализмом; этим знакомством он был обязан общению с "хобо".

Дома он усердно занимался. Помимо школьных учебников Джек брал в библиотеке книги, о которых знал понаслышке, и читал до рассвета, сидя за маленьким столом у себя в комнате. Для школьного журнала "Эгида" он писал рассказы о сухопутных и морских приключениях. Они вызывали восхищение соучеников и одновременно углубляли существующую пропасть: он описывал жизнь суровую и грубую, как и он сам. Джек похаживал на митинги в парк неподалеку от школы, стремясь побольше узнать о социализме. В то время в Окленде была основана ячейка Социалистической рабочей партии, члены которой вели постоянную агитацию и выступали на улицах и в парках.

Регулярные походы Джека в библиотеку дали ему то, чего он был лишен в школе,- круг общения. Новый библиотекарь Фредерик Айронс Бэмфорд заметил интерес Джека к чтению, как в давние времена Айна Кулбрит. Бэмфорд, христианский социалист, был слишком книжным человеком, чтобы принимать участие в классовых битвах, зато он превосходно разбирался в эстетических концепциях Уильяма Морриса, Рёскина, Арнольда и Карлейля. Он рекомендовал Джеку новинки, познакомил его с разными направлениями социализма и, по-видимому, внушил ему мысль о первостепенной роли писателя, способного убедить людей в необходимости лучшей жизни. Все чаще заглядывая в библиотеку поболтать с Бэмфордом и позаниматься в справочном зале, Джек подружился с молодым человеком Фредом Джейкобсом.

Фред работал в библиотеке. Подобно Джеку, он еще учился и мечтал об университете. Окончив школу, Фред посещал вечерние занятия для взрослых и собирался на годовые подготовительные курсы при университете, где "натаскивали" для вступительных экзаменов. Деньги на курсы Фред зарабатывал в библиотеке. В свободное время Джек подрабатывал уборщиком в школе. Оба увлеченно обсуждали общую цель, и Фред познакомил Джека со своими друзьями, которые тоже готовились к вступительным экзаменам: Джимом Ридом, Бесс Мэддерн, Тэдом и Мейбл Эпплгарт. Джека, к его изумлению, стали приглашать па концерты, велосипедные прогулки, на вечеринки; он стал вхож в их дома, познакомился с их семьями.

Мэддерны и Эпплгарты жили совсем в другом мире, чем Джек. Впервые этот мир явился десятилетнему Джеку в образе мисс Кулбрит, теперь он предстал ему в рассказах Бэмфорда о Моррисе и Рёскине. Здесь не чувствовалось ни снобизма, ни снисходительности, здесь царили красота и xopoший вкус, картины и книги. Тэд научил Джека играть в шахматы, Бесс и Мейбл пытались учить его танцевать. Преимущества подобного социального уровня жизни как магнитом притягивали Джека, воплощая все, к чему он так стремился. Он старался воспринять их образ жизни и подражать им. К тому же, перешагнув порог дома Эпплгартов, он с первого взгляда влюбился в Мейбл.

Эпплгарты были выходцами из Англии. Отец Мейбл, горный инженер, часто и подолгу бывал в отъезде, и фактически домом правила миссис Эпплгарт. Она олицетворяла незнакомый ему мелкобуржуазный британский стиль жизни, включавший беспрекословное подчинение детей родителям, чего Джек не мог тогда понять. Она принимала участие в их пикниках и велосипедных прогулках, играла ведущую роль в беседах и поощряла споры о литературе и музыке в клубе "Fin de siecle", в заседаниях которого друзья регулярно участвовали.

Имя Мейбл Эпплгарт не встречается на страницах книги Чармиан - она появляется там как "Лилия" и "Дева Лилия". Без сомнения, это было сделано в угоду условностям, но подобное имя нарицательное точно выражает отношение Джека к Мейбл. Он сравнивал ее с бледно-золотым цветком на стройном стебельке. У нее были мягкие белокурые волосы и нежные белые руки, она была прекрасна и изысканна, живое воплощение хрупкой утонченности, подчеркнутой длинными по тогдашней моде платьями. Она великолепно умела держаться и была превосходным собеседником, играла на рояле и пела, разбиралась в литературе и искусстве. Джек был совершенно очарован. Хрупкость Мейбл вызывала в нем желание защитить ее; ни одна из девушек, которые ему встречались до сих пор, не выдерживала сравнения с ней.

Разумеется, это была любовь к идеалу. Забывая о своей трудной жизни, поглощенный мечтой о высокой духовной культуре и утонченности, он нашел в Мейбл зримое воплощение этой мечты. В одном из писем он простодушно спрашивает ее мнение о "стиле и мыслях" попавшегося ему на глаза отрывка: "Воздействие милой и доброй женщины на мужчину подобно аромату цветка, выросшего в саду его детства, или мелодии, услышанной в юности. В ее присутствии он испытывает стыд из-за своего неумеренного аппетита. Он не хочет, чтобы она узнала о его недостатках и пороках. Когда она рядом, он преображается и обнаруживает в себе духовное начало. И все же влияние женщины, столь же очевидное, как воздействие мелодии или аромату цветка, слишком часто испаряется в разлуке с пей; оно долговечно лишь тогда, когда она владычица его жизни".

Несомненно, Джек неспособен был воспринимать женщину как личность саму по себе. Эта черта сохранилась у него навсегда. После крушения первого брака и до смерти в его письмах неоднократно утверждается, что "все женщины", как он "заметил", обманщицы и лгуньи, а главный их порок - поношение отвергнутого поклонника. Он требовал от Мейбл того же, чего искал во всех людях, с которыми сводила его жизнь, будь то устричные пираты или интеллектуалы: он хотел, чтобы они соответствовали некоему несуществующему идеалу, и возлагал вину за испытываемое разочарование только на них.

Томясь от любви в доме Эпплгартов и жадно впитывая знания, Джек начал приобщаться и к политической деятельности. Он посещал воскресные вечерние лекции и другие мероприятия Социалистической рабочей партии и познакомился с некоторыми ее активистами. Один из них, Герман - "Джим" - Уайтекер, служил управляющим в кооперативном бакалейном магазине. В молодости он был инструктором по физической подготовке в английской армии. Джек стал постоянным посетителем магазина, он заглядывал на огонек поговорить о социализме и поучиться у Джима фехтованию и боксу. Он все схватывал на лету, восхищаясь культурой этих видов спорта, столь непохожих на беспорядочные и дикие портовые потасовки.

В партию он пока не вступал. Его интересы в то время были слишком разнообразны. Несмотря на постоянный приток новых членов, оклендская ячейка предпочитала абстрактные дебаты повседневной классовой борьбе. Членами ячейки были люди, безусловно, выдающиеся - Строн-Гамильтон, изображенный в "Мартине Идене", и Остин Льюис, - но общее настроение в ячейке на данном этапе напоминало настроение "прогрессивной" группы, выступавшей против несправедливости с позиции высшего разума. Только начали появляться первые книги о социалистическом движении. Имя Маркса часто упоминалось, но работы его было трудно достать, а переводы трудов европейских социал-демократов (некоторые из них были сделаны Льюисом) еще не хлынули потоком. Дискутировали больше о природе и "целях "социалистического содружества", самой влиятельной книгой в подобных кружках был "Взгляд назад" Эдварда Беллами.

Такой образ жизни устраивал Джека. Он учился, читал книги, оттачивал ум и красноречие в полемике. И все же не был вполне удовлетворен. "На дороге" он не только слышал более убедительные революционные речи, но и сам был свидетелем забастовок в восточных штатах, где острые конфликты рабочих с предпринимателями были не редкостью. Джека вдохновляла идея массового движения рабочего класса, будущей армии, которой суждено свергнуть существующий строй. Такое движение не могло не захватить Джека, он соотносил его с тем, что вычитал у Дарвина и Спенсера. Наступает естественное торжество наиболее сильных и приспособленных; рабочий класс поднимется как некое гигантское существо из первобытного ила и станет властелином мира.

В конце первого школьного года он принял решение пойти на университетские подготовительные курсы. По правилам ему надо было еще два года учиться, но ему скоро должно было исполниться двадцать, и честолюбивые замыслы не давали Джеку покоя. На курсах учились люди состоятельные, поскольку плата взималась высокая, но Джек был уверен в успехе и не сомневался, что сможет вернуть деньги кредитору. Деньгами снабдила Элиза. Он поступил па курсы и начал заниматься в начале 1896 года, налегая на учебники с присущей ему энергией. Он собирался все узнать за четыре месяца, то есть пройти весь курс подготовки за один семестр. Просиживая ночи напролет, впитывая как губка все, что ему могли дать преподаватели, он добился своего, но спустя пять недель Джека пригласил директор курсов, вернул ему плату за обучение и посоветовал уйти.

Причиной тому стали удивительные успехи Джека, которые могли вызвать недовольство других учеников и даже поставить под сомнение добросовестность преподавателей. В самом деле, если прилежный юноша может пройти всю программу менее чем за семестр, за что же берут такие деньги? Директор курсов Андерсон признался, что рвение Джека принесло ему уже немало неприятностей и он не хочет их в дальнейшем, он пожал Джеку руку и пожелал успехов. Будь Джек сговорчивее, он бы согласился несколько сбавить темп или прервать занятия на месяц-другой. Но все знали, что он человек сумасбродный - это подтверждалось и его внешностью, и манерами, а также участием в уличных митингах, организуемых социалистами, и никто ему этого не предложил.

Вскоре после ухода с подготовительных курсов, в апреле 1896 года, он вступил в Социалистическую рабочую партию. Последним толчком к этому была обида. Тем не менее Джек не отказался от намерения поступить в университет. Зная требования, предъявляемые на экзаменах, а также уровень своей подготовки, он продолжал заниматься дома. По физике ему помогал Фред Джейкобе, по математике - Бесс Мэддерн. В течение двенадцати недель он корпел над книгами по девятнадцать часов в сутки, изредка позволяя себе недолгую передышку. Вернулся нервный тик, которым он страдал в детстве, а уставал он так, как в те дни, когда разгружал уголь.

Экзамены на механическом факультете в Беркли начались 10 августа и продолжались несколько дней. Джек не знал, что в 1896 году университету предписали повысить требования к поступающим, не предупредив их об этом. Он сидел и работал, удесятеряя сосредоточенность и внимание, работал изо всех сил. Как только экзамены кончились, Джек ощутил некое отвращение ко всякому знанию, он "не хотел видеть книг... не хотел думать сам и иметь дело с людьми, способными мыслить".

Большинство студентов осталось дожидаться результатов, которые должны были объявить через два-три дня, а Джек на следующее же утро отправился в гавань и арендовал лодку. Он прихватил постель и еду и с попутным ветром отплыл в Сэсунский залив. Джек намеревался пересечь его и плыть в Сан-Хоакин, идя по курсу, пока не изменится ветер или не начнется прилив. В полдень открывшаяся по левому борту Бениция оживила старые воспоминания. Джек изменил курс и пришвартовался к пристани, которую так хорошо знал. Как он и думал, ему не пришлось долго искать знакомых. Все направились в салун Йоргенсена и потребовали виски.

Пока пили и веселились, кто-то перегнал лодку Джека на другое место, а его вещи перенес п более вместительную и просторную, на которой промышляли лосося. На ней Джек тем же вечером покинул Беницию, горланя целые параграфы из учебников, моряцкие песни и популярные шлягеры. Ему хотелось повторить морские подвиги своей юности, когда он плавал с Сатаной Нельсоном-младшим. На следующий день он вышел в море один. Ловил рыбу, спал, отдыхал душой и телом и не помышлял о выпивке. В конце недели он вернул лодку и, свежий, отдохнувший, отправился домой.

Экзамены он выдержал и осенью должен был приступить к занятиям. Первая цель была достигнута, и теперь Джек мог чувствовать себя на равных с новыми друзьями. Университетская программа была рассчитана на четыре года, но Джека привлекал не диплом. Он хотел стать профессиональным писателем. По свидетельству художника Джеймса Хоппера, который встречался и беседовал с Джеком в университетском кампусе, "он был полон грандиозных замыслов - так было всегда и впоследствии, когда нас сталкивала жизнь. Он собирался прослушать все курсы на английском отделении - не менее того. Разумеется, он планировал посещать лекции на отделениях естественных наук, истории, намеревался отхватить и добрый кусок философии".

Хоппер знал Джека еще мальчишкой в Аламейде. Теперь он встретил уверенного в себе, сильного и необыкновенно привлекательного юношу, "странную смесь скандинавского моряка и греческого бога". Кое-что Хоппера насторожило. Будучи уже второкурсником в Беркли, он успел узнать, что надежды, возлагаемые Джеком па университетское образование, чересчур радужны. Он промолчал об этом: его слова не возымели бы никакого действия.

Первые несколько месяцев Джек целиком отдавался занятиям. Почти все время он проводил в библиотеке, чтобы поскорее добиться желанной цели. Он мало виделся с остальными студентами, хотя о его стремительном натиске, которым оп одолел школу и вступительные экзамены, многие знали и теперь обсуждали это, взирая на него с уважением. Не меньше поразил их и его новый подвиг. Администрация колледжа объявила, что требуется доброволец-верхолаз, который сможет покрасить флагшток в центре кампуса. Рано утром Джек забрался наверх, торопившиеся на занятия студенты видели, как он, работая, постепенно спускался вниз, а флагшток раскачивался под напором сильного северного ветра. Они вряд ли знали, что ему пришлось немало полазить по мачтам "Софи Сазерленд".

Почему он проучился всего один семестр, непонятно. Джоан Лондон приписывает это главным образом разочарованию: он понял, что преподаватели консервативны, а их лекции поверхностны; особенно важным кажется ей признание, вложенное в уста Мартина Идена: "Они учат меня медленнее, чем я могу научиться сам". Действительно, потом он всегда с презрением отзывался об академическом образовании и называл его в письме к Джоан "шестеренкой университетского раболепия перед правящим классом". Вместе с тем в письме 1900 года, содержащем его биографические сведения для издательства "Хафтон Миффлин и К^о", которое собиралось публиковать "Сына волка", Джек сожалел, что не смог продолжать занятия в университете. Он писал, что: "Был вынужден, вопреки своим намерениям, прекратить учебу, не закончив даже первого курса". И далее: "Я учусь всегда. Цель университета - подготовить студента к последующей учебе, непрерывной учебе в течение всей жизни. Я был лишен этого преимущества, но сумел уцелеть и выучиться".

Нет никаких фактов, подтверждающих версию о внезапном разочаровании первокурсника, кроме собственного высказывания Лондона в период, когда он уже достиг известности. В первом семестре он получал только высшие оценки, после рождественских каникул вернулся к занятиям, по вскоре неожиданно оставил университет. Точка зрения Стоуна и Чармиан основывается на признании, сделанном в "Джоне Ячменное Зерно",- он не мог обеспечить себя, и семья заставила его бросить учебу. Действительно, положение в доме опять стало тяжелым: Джон Лондон, несмотря на нездоровье, занимался розничной торговлей в Аламейде. Однако если крайняя нужда действительно была причиной ухода из университета, то в этих условиях Джек повел себя совершенно нелогично: он затворился у себя в комнате и писал, продолжая оставаться бременем для семьи ("Я страдал, замечая, как убывают силы отца, которому приходилось содержать меня").

Настоящая причина кроется в другом. Именно тогда Джек узнал, что Джок Лондон, может быть, не отец ему. Остается гадать, как он об этом узнал. Открытие могло быть сделано случайно - семья Лондонов жила всего в нескольких милях от Сан-Франциско, где разыгралась драма, предшествовавшая его рождению, и "профессора" Чейни многие помнили. Последствия оказались роковыми. Незаконнорожденность и в глазах самого человека, и в глазах общества была позором, несмываемым пятном и вполне могла помешать учебе. Из писем Джека к Чейни видно, как терзала его мысль о том, что он рожден во грехе. Он хотел узнать не только кто его отец, но и не была ли его мать "женщиной легких нравов" и даже - не была ли она психически больна.

Одного этого было достаточно, чтобы Джек неожиданно покинул колледж, а его последующее пренебрежение к университету выглядит бахвальством человека, который добился цели только благодаря собственным усилиям. Единственным человеком, которому Джек открылся, был Тэд Эпплгарт: когда Джек установил местонахождение Чейни, он решил написать ему, указав обратный адрес Эпплгартов, чтобы о переписке не узнали домашние. Он рассказал Тэду о своих страданиях и, по-видимому, попросил ничего не говорить Мейбл, ибо в письмах Джека к ней нет ни слова о незаконнорожденности. Мы не знаем, как неожиданное известие отразилось на его отношениях с матерью и отчимом. В зрелые годы он отзывался о Джоне Лондоне с уважением, но Флору всегда считал причиной всех своих несчастий. В его письме 1907 года к тетке Чармиан, Нинетте Эймс, говорится: "Существует по крайней мере один пункт, в котором у нас с вами нет расхождения, а именно - мнение о характере моей матушки... Поверьте, вы не видели и тысячной доли тех дьявольских штучек, на которые она способна".

Быть может, к счастью, именно в ту неделю февраля 1897 года, когда Джек покинул университет, в его жизнь вошли иные волнения. Социалистическая рабочая партия Окленда потребовала отменить закон, запрещавший проводить уличные митинги в черте города. Партия решила провести пробный митинг, который назначили на день рождения Авраама Линкольна, и Джек решил пожертвовать собой. С помощью Джима Уайтекера он поднялся на трибуну, но произносить речи экспромтом оп не умел и даже обрадовался, когда прибыла полиция, чтобы разогнать митинг и препроводить оратора в тюрьму. Джека оправдали, закон, конечно, не отменили, но оратор снискал некоторую известность. Газетчики брали у него интервью и наградили титулом "мальчишка-социалист", а Мейбл Эпплгарт выразила свое неодобрение. Но именно тогда он крайне нуждался во встряске.

Об этом времени Лондон рассказал в "Джоне Ячменное Зерно". Все три биографа считают его рассказ достоверным. Он начинается так: "Я решил стать писателем незамедлительно". Далее повествуется о том, как он пробовал сочинять стихи, рассказы, эссе и юморески, боролся с древней пишущей машинкой, на которой были только заглавные буквы, а по клавишам приходилось стучать с такой силой, что болели пальцы; о том, как он безуспешно рассылал рукописи по редакциям. Перечисленные события происходили в первые месяцы 1897 года. Правда, на письме от 17 сентября 1898 года, в котором Джек предлагает статью в газету "Буллетин", сверху написано рукой Чармиан: "Это - первое письмо Джека, обращенное к издателю", но в ее воспоминаниях воспроизводится и вышеупомянутое свидетельство самого Лондона из "Джона Ячменное Зерно".

Все же его версия звучит неправдоподобно. Джек ушел из колледжа 4 февраля 1897 года, а арестовали его 12 февраля. В июле он и муж Элизы, соответствующим образом снаряженные, покинули Сан-Франциско на борту "Уматиллы", отправившись на Юкон, где началась "золотая лихорадка". В период между этими событиями он жил и работал в прачечной. В "Джоне Ячменное Зерно" говорится о его необыкновенной продуктивности и о множестве рукописей, "совершавших удивительные путешествия туда и обратно от Тихого океана до Атлантического". Но слишком уж большую творческую активность развивает он в эти месяцы, когда к тому же переписывается с Чейни, продолжает бывать у Эпплгартов и заниматься политической деятельностью (в июне он пишет Тэду Эпплгарту, радуясь возникновению американской социал-демократии).

Напрашивается вывод, что изложение событий в "Джоне Ячменное Зерно" должно затушевать образ его жизни в описываемое время. Создание бесчисленных произведений и рассылка рукописей относятся к более позднему, послеюконскому периоду. Когда же закончилась его университетская жизнь, он был более чем когда-либо подавлен и удручен и сразу стал работать в прачечной.

Прачечная располагалась в Бельмонтском военном училище на полуострове к югу от Сан-Франциско. Она была оборудована по-современному, но работы было много, Джеку и его напарнику приходилось сортировать, стирать и гладить белье. Работали по шесть дней в неделю до поздней ночи, изнурительный труд казался бесконечным. Джек получал в месяц тридцать долларов, стол и квартиру. "К субботнему вечеру мы выматывались до предела",- писал он. Все, что он там видел и испытал, подробнейшим образом рассказано в романе "Мартин Идеи", где он писал о "навязчивой идее выпивки" как самой насущной потребности (хотя в "Джоне Ячменное Зерно" он утверждал, что не пил, работая в прачечной). Он захватил с собой пачку книг, но читать не было сил.

Когда в училище начались летние каникулы, он вернулся в Окленд; отсыпался, бывал с приятелями и искал другую работу. Три года назад ситуация была та же. Тогда умы будоражила армия Келли. Теперь же возникла новая, и еще более громкая, сенсация: на Клондайке началась "золотая лихорадка". Джека мгновенно увлек шанс "намыть богатство", но дело не только в этом: его, как и сотни тысяч других людей, притягивал магнит нового фронтира, неизведанных рубежей, сулящих удивительные приключения и неслыханные возможности.

Джек ломал себе голову, где бы достать деньги на снаряжение и одежду, еду и дорогу. Он направился к писателю Джоакину Миллеру, которого знал по митингам социалистов, уверенный, что тот его поймет и одолжит денег. Но Миллер уже уехал на Клондайк как корреспондент. Джек постеснялся обратиться к сестре, которая и так часто выручала его. Однако именно семья Элизы совершенно неожиданно предоставила средства. Немолодой зять Джеймс Шепард заразился "золотой лихорадкой". Он заложил дом и акции небольшого предприятия и, чтобы иметь рядом молодость и сноровку, предложил Джеку стать его компаньоном. Правда, сам Шепард вовсе не был готов к каким бы то ни было приключениям. Незадолго до начала сборов с ним в трамвае случился сердечный припадок, и ему был предписан постельный режим. Тем не менее они колесили по Сан-Франциско, закупая меховую одежду, горный инструмент, палатки, одеяла, материалы для сооружения саней и каноэ. Груз Джека весил почти 2000 фунтов.

Он написал Мейбл, что уезжает. Ответила ему весьма патетически ее мать: "О дорогой Джек, внемлите мне и оставьте эту идею, ибо мы уверены, что вас ожидает смерть и мы никогда вас больше не увидим... Ваши отец и мать, должно быть, уже потеряли рассудок от горя. Даже если до вашего отплытия остался всего один час, измените ваше решение". Но никакие уговоры не могли свернуть его с избранного пути, поскольку дома было еще труднее: отчим умирал. Вместе с Шепардом они прошли Золотые ворота 25 июля. На корабле они вступили в пай еще с тремя золотоискателями.

Для большинства искателей приключений, включая Шепарда, путешествие закончилось быстро. "Золотая лихорадка" породила поговорку: "Два доллара в землю входят, только один наружу выходит". Когда пароходы выгружали орды пассажиров и грузы, на пути к Доусону сразу же непреодолимой и грозной преградой вставали заснеженные горы Коуст Рейндж. Индейцы, хозяева вьючных лошадей, требовали по тридцать центов за фунт поклажи. Некоторые тут же поворачивали назад, иные сами волокли свой груз в горы. Джек с компанией переночевали и решили идти на Чилкутский перевал, но Шепард, наслушавшись рассказов возвращающихся золотоискателей о трудностях пути, решил, что с него хватит. К радости Джека, он не тронул снаряжения, а просто отправился в обратный путь. Шепард вернулся в Окленд незадолго до кончины Джона Лондона; его жена, дочь покойного, оплатила похороны.

Джек поднимался на Чилкутский перевал с тремя товарищами. Его ноша была самая тяжелая, но он изо всех сил старался держаться впереди. Пройдя перевал, они спустились к ледниковым озерам, по которым должны были выйти к реке Льюис, а потом по ней к Юкону. Здесь, как и среди устричных пиратов и бродяг, он быстро утвердил свое превосходство: решил быть лучше всех "на тропе", лучше самих индейцев. Позже он вспоминал: "Все двадцать восемь миль по ту сторону Чилкута от Дайя Бич к озеру Линдерман я не уступал индейцам, нес равный с ними груз и шел впереди. Последний переход от озера был три мили. За день я четыре раза проделал путь туда и обратно, и каждый раз с ношей в сто пятьдесят фунтов. Иначе говоря, ежедневно я проходил двадцать четыре мили по самым тяжелым тропам, из которых двенадцать миль - с тяжелой кладью".

У озера Линдерман они купили доски и смастерили лодку. Меррит Слоупер, один из товарищей Джека, был плотником. Джек скроил, сшил и поставил парус; так им удалось избежать непрерывной гребли: "Юконская красавица" была прочна, и пожитки не намокали, даже когда лодка проходила пороги. Несмотря на заморозки, они продолжали плыть вперед. Спать им почти не приходилось. У озера Марш Северо-западная конная полиция останавливала тех, у кого не было запаса провианта в семьсот фунтов. У озера Лебард сильная буря задержала их на три дня; затем, по настоянию Джека, они двинулись дальше, в противном случае им пришлось бы зимовать в пути. Они брали с боем каждый ярд чистой воды, видя, как озеро за кормой покрывается льдом.

Самые отчаянные и опасные эпизоды путешествия - переход через ущелье Бокс и пороги Уайт-Хоре. Джек решил идти напрямик, поскольку так они выигрывали время - переправа волоком, с грузом на плечах, заняла бы дня два. Несомненно, его моряцкая сноровка и самообладание, сказавшиеся еще в похождениях с Сатаной Нельсоном-младшим, сыграли роль. В ущелье Бокс вода низвергалась водопадом, образуя огромную пенящуюся воронку. Налегая на весла так, что Слоупер даже одно сломал, на большой скорости путешественники пролетели по гребню и выскочили из водоворота. Они прошли еще две мили по небольшим порогам и добрались до порогов Уайт-Хоре, которые много лет были недоступны. На глазах у множества людей они лихо взяли самое опасное место, избегнув участи тех, чьи разбитые лодки покоились на ближних скалах. Джека попросили провести другие лодки, он потребовал двадцать пять долларов за каждую; задержавшись у порогов на несколько дней, его команда заработала три тысячи долларов.

9 октября они достигли Аппер-Айленда у восточного берега Юкона, в восьмидесяти милях от Доусона. Здесь Джек и его приятели остановились в одной из бревенчатых хижин, брошенных торговцами пушниной с Берингова моря; хижины пустовали, это значило, что Джек и его спутники намного обогнали других. Три дня спустя они отправились на Гендерсон-Крик, чтобы застолбить участки, а потом добрались и до Доусопа, где официально зарегистрировали их. В Доусоне, центре Юкона, они провели почти два месяца. Потом вернулись к себе, чтобы дождаться прихода весны, когда начинали мыть золото. Но Джеку не суждено было его увидеть: как и многие другие, он стал жертвой цинги - не было свежих овощей. Получив письмо, извещавшее о смерти Джона Лондона, больной и без гроша в кармане, он покинул Доусоы в июне 1898 года.

Год "золотой лихорадки" подарил Джеку сюжеты и характеры для самых его знаменитых рассказов. Он познакомился с Эламом Харнишем, по прозвищу "Время - не - ждет", и наделил потом его именем и характером одного из своих героев; он наблюдал за повадками собак, и наблюдения послужили впоследствии основой для "Зова предков"; подружился с будущим Мельмутом Кидом, узнал о подвигах Смока Белью. Месяцы, проведенные в небольшой колонии на Аппер-Айленд, обогатили его и в другом смысле. На приисках и в поселке лесорубов он встречал немало людей, разбиравшихся в политике. Среди обитателей Аппер-Айленда числом около шестидесяти были люди разных профессий, некоторые с университетским образованием. "Салопом" была хижина Луи Савара, где гости сидели у очага, целыми днями споря о философии, экономике и новых научных теориях.

Джек захватил с собой пачку книг. Одни из зимовщиков, У. Б. Харгрейв, вспоминает его горячность в спорах и живой ум. Известен рассказ старого золотоискателя, застигнутого метелью: полуживой от усталости, он ночью набрел на хижину. Внутри яростно спорили люди; когда до него дошло, что они спорят о социализме, он подумал, что рехнулся. Харгрейв отметил удивительную неразборчивость Джека в выборе книг и в оценках. Так, он считал Гаррисона Эйнсуорта большим писателем и уважительно декламировал скверные вирши из клондайкской газеты. Харгрейв считает, что это свидетельствует об уважении Джека к печатному слову: все, что размножено типографским способом, было достойно восхищения.

Споры расширяли кругозор Джека, его вера в социализм нашла поддержку и окрепла, и он окончательно утвердился в своем желании стать писателем. Возбуждение, вызванное "золотой лихорадкой", постепенно спадало. В 1900 году в статье "Экономика Клондайка" он писал: "Новый Клондайк, Клондайк будущего ничем не напомнит Клондайк прошлого. Силы природы будут покорены, кустарные методы добычи преданы забвению, а тяготы труда и передвижения будут сведены к минимуму. Изыскания и доставка оборудования упорядочатся. Не будет бессмысленной траты энергии, анархии на производстве. Покорители фронтира уступят место рабочим, старатели - горным инженерам, погонщики собак - шоферам, торговцы-спекулянты - честно ведущим дела современным бизнесменам; ибо именно таким людям будет вверена судьба Клондайка".

От цинги он покрылся язвами, оставшиеся зубы шатались. После недолгого пребывания в католическом госпитале он с двумя спутниками спустился в маленькой лодке вниз по Юкону. Они прошли полторы тысячи миль до Берингова моря, причаливая к берегу для ночлега. Во время путешествия Джек опять вел дневник, тщательно записывая все, что видел во встречных индейских поселках. В форте Св. Михаила Джек нанялся кочегаром на пароход, шедший в Британскую Колумбию, оттуда добрался до Сиэтла, а потом на товарных поездах в Окленд. Быть может, впечатления от Клондайка и работа кочегаром сказались в его историях о "дороге" - там тоже упоминается "Уматилла". Он вернулся, не возлагая особых надежд на будущее, но уже близок был стремительный взлет его славы.