7. Успех и Чармиан

Пока Джек был в Европе, вышли три его книги: "Дочь снегов", "Дети Мороза" и "Путешествие па "Ослепительном". Их одновременная публикация стала своеобразным рекордом, она была свидетельством его трудолюбия. "Дочь снегов" приняли без особых восторгов, но репутация автора заставила критику быть сдержанной, хотя это был довольно слабый первый роман. "Путешествие на "Ослепительном" явилось откровенной литературной поделкой - легкое, развлекательное приключенческое чтиво для мальчишек. Но "Дети Мороза" приобрели широкую известность. Эти рассказы оценили еще выше, чем сборник "Сын Волка". Джека уже не сравнивали с другими писателями. Теперь он сам мог поучить, "как писать рассказы",- "это право он завоевал", по словам одного из рецензентов.

Джордж Бретт обратил его внимание на разный уровень этих трех книг. Джек работал до изнеможения, стремясь поставить .как можно больше продукции на литературный рынок. Опубликованные книги вовсе не были новыми, он извлекал их из ящиков письменного стола, которые заполнял предшествующие три года. Джек уже почти исчерпал свой резерв и собирался опять засесть за работу. Бретт писал ему: "Надеюсь, в ваших будущих произведениях раскроются новые стороны вашего дарования, замеченного мною еще в самых ранних ваших вещах и не столь отчетливо проявившегося в вашей последней книге, на которой лежит отпечаток торопливости". Джек вроде бы соглашался с ним, но в длинном ответном письме заметил, что относится к писателям, работающим медленно: "Причина моей кажущейся плодовитости кроется в том, что я работал дни и ночи напролет, без передышки".

Макмиллан предложил ему финансовый договор, который положил бы конец этой вечной спешке и позволил бы работать во имя того "лучшего, па что способен человек", как выразился Бретт. Через две недели после возвращения в Калифорнию Джек послал ему доработанную рукопись "Писем Кемптона и Уэйса" и полный отчет о своем финансовом положении и ближайших планах. Он хотел покончить с Клондайком - главной темой его литературного ученичества. Он обдумывал план романа "Бегство герцогини" и сюжеты для морских рассказов, связанных с воспоминаниями о Рыбачьем патруле. За год Бретт должен был получить шесть книг, включая "Людей бездны". Лондон сделал Макмиллану встречное предложение: тот будет выплачивать ему ежемесячно 150 долларов, которых хватит на содержание семьи, а он посвятит себя "большой и значительной книге".

Издательство согласилось и удлинило срок работы над книгами до двух лет. Освобождение от литературной поденщины имело для Джека огромное значение. Его "ученичество" было чересчур бурным, долго работать в таком темпе он не смог бы, хотя соблазн был велик. Реально смотревший на вещи Бретт понимал, что Джека легко могут "перекупить" "Макклюрс", "Космополитэн" или другие журналы, выходившие огромными тиражами из-за сенсационных репортажей и разоблачений всякого рода, печатавшихся на их страницах. Теперь Джек получил возможность работать над "большой книгой". Он, конечно, надеялся и на гонорары от издания его произведений за границей. Лондонская фирма "Избистер и К^о" приняла его книги к публикации, но прогорела в самом начале 1904 года, и Джек получил от нее всего 10 фунтов.

"Письма Кемптона и Уэйса" увидели свет в мае 1903 года. Бретту книга не нравилась, видимо, он считал ее издание своего рода уступкой, на которую необходимо пойти ради будущих произведений. Лондон же утверждал, что у "Писем" есть хороший шанс на успех: "Сейчас мы больше времени, чем когда-либо, уделяем анализу наших эмоций. При нынешней склонности американской читающей публики к науке теоретизирование на любовную тему обязательно вызовет интерес". Опубликованная анонимно, книга была принята лучше, чем предполагал Бретт. Предсказание Джека сбылось: рецензенты нашли ее "необычной" и отвечающей пытливому духу времени. Журналист из Сан-Франциско, вероятно посещавший лекции о социализме, узнал характерную лексику Джека, его увлечение теорией эволюции, и ко времени второго издания имена авторов были уже известны.

Эта книга - роман в письмах. Она лишь в незначительной степени отражает реальную полемику между Анной Струнской и Джеком. Объясняя появление "Писем" Джонсу, Джек писал: "Молодая русская еврейка из Фриско и я часто ссорились по поводу нашего понимания любви. Девушка эта гениальна. Она исповедует материализм в философии, а по натуре - идеалистка и вынуждена постоянно переиначивать все, что происходит во вселенной, чтобы хоть как-то преодолеть это противоречие. Итак, мы в конце концов решили, что единственный возможный способ ведения спора - переписка. А потом возникла мысль, не представят ли эти письма интереса для печати".

В письме к Джонсу ничего больше не говорится об Анне, хотя Джек был знаком с ней уже год. Их конфликт возник не из противоположности мировоззрений, а из противоречивости взглядов самой Анны. Не будучи опытной полемисткой, Анна поставила себя в ложное положение. Она должна была утверждать, что материалистическая философия вовсе не исключает или не снижает значения эмоциональной жизни. Она же стала защищать романтическую любовь против "клинического" подхода к эмоции, который Джек считал неотъемлемым от материализма.

Ни один из них не был до конца убежден в своей правоте. В письмах Анны содержится красноречивое оправдание сердца, живущего по собственным законам; письма Джека декларируют принцип победы сильнейшего и евгенику. Очевидно, таким образом он оправдывал свою женитьбу на Бесс. Однако когда он работал над "Письмами", его брак уже трещал по швам, и вскоре после завершения книги он писал Джонсу: "Мужчина иногда может жениться, руководствуясь философскими соображениями, но - женщине в этом случае приходится адски трудно". Однако не он, а Анна оказалась в центре внимания. Он был почти влюблен в нее, и длительные дискуссии о чувствах были своего рода рекогносцировкой. Кроме того, она "была гениальна". А это служило дополнительным источником для самоудовлетворения: признавая интеллектуальное и общественное превосходство других, он был уверен, что лучше их понимает истинные законы жизни.

Пока печатались "Письма" и "Люди бездны", он написал повесть о собаке, так как обещал Макмиллану еще одну книгу на тему о Клондайке, которая служила бы дополнением к рассказу "Ублюдок". В письмах к Анне и Бретту он замечал, что работа увлекла его и вместо предполагаемых 4000 слов получилось 42 000. Назвав повесть "Зов предков", он послал ее в журнал "Сатердей ивнинг пост" для публикации отдельными выпусками и Макмиллану для издания отдельной книгой. Ни ему, ни издателям заглавие не нравилось; все старались придумать что-нибудь повыразительнее. "Пост" предложил вернуться к названию "Волк". Даже Бретт, считавший повесть шедевром, не был уверен, что публика ее оценит. Рассказы о животных всегда пользовались популярностью, но от них требовалась сентиментальность - на книжном рынке господствовали рассказы Сетон-Томпсона и книги вроде "Черной красавицы". Бретт предложил ему 2000 долларов, Джек согласился. "Сатердей ивнинг пост" заплатил семьсот долларов. За месяц работы это казалось вполне достаточным вознаграждением, но общий тираж "Зова предков" превысил шесть миллионов экземпляров.

Это был действительно головокружительный успех. Первое издание тиражом в 10 000 разошлось в один день; рецензенты хвалили и умение выстроить увлекательный сюжет, и стиль произведения. Но "Зов предков" - нечто большее, чем захватывающее дух повествование; Джон Л. Харви писал о "глубоко скрытом смысле и его художественном воплощении, открывающемся читателю, способному воспринимать не только развитие сюжета". Успехом "Зова предков" Джек отчасти был обязан перерыву, которым явилось его путешествие в Европу и который позволил ему взглянуть на Клондайк как бы со стороны. "Глубоко скрытый смысл" становится ясен, если воспринимать повесть как аллегорию человеческой жизни. Борьба за существование, свидетелем которой он в недавнем прошлом был в Окленде, была перенесена в полярный первобытный мир; в книге отражено движение Джека наверх: от нищенского прозябания до превосходства над другими, которого он достиг исключительно благодаря собственным усилиям.

Трудно сказать, стремился ли Джек к созданию аллегорического произведения в "Зове предков". Впоследствии он говорил, что это произошло помимо его воли: "Я вовсе этого не хотел". Вряд ли это действительно так, поскольку с той поры он как раз и начал разрабатывать данную тему применительно к человеку, что сказалось даже в названии романа - "Морской волк". Он считал "Зов предков" очень большой удачей. Та же судьба могла выпасть на долю любого другого его произведения. Джек отнесся спокойно к тому, что эта книга буквально стала золотой жилой для издателей. Он понимал, что Бретт рисковал и почти ничего не заработал на "Письмах Кемптона и Уэйса". Сам Лондон получил 2700 долларов, не считая регулярных поступлений от Макмиллана. Все деньги ушли па оплату срочных счетов и другие текущие расходы. Но Джек еще купил шлюп "Спрей" и отправился на нем в плаванье по заливу и рекам, не переставая работать.

В то лето, когда к Джеку пришел успех, брак его распался. Последний дом, где он поселился с Бесс в феврале 1902 года, находился в Пидмонте. Комнаты в доме были большие, он стоял на лесистом участке в пять акров, была еще "знаменитая веранда, длинная, широкая и прохладная", с видом на весь Сан-Францисский залив; имелся и отдельный коттедж для Флоры и Джонни Миллера. После публикации "Зова предков" Джек вновь стал гостеприимным хозяином: он принимал около ста человек в неделю; по средам - приемным дням - огромная гостиная была переполнена. Джек нанял двух служанок, приехала "мама Дженни", чтобы присматривать за девочками, но все равно такой образ жизни не нравился Бесс - она никак не могла к нему привыкнуть. У нее не хватало сил непрерывно угощать все новых и новых гостей, она не желала одеваться так, как нравилось Джеку, не принимала участия в болтовне и развлечениях. Она не могла понять, почему ему хочется быть окруженным толпой друзей, наперебой расхваливающих его. Она ревновала его к появлявшимся в доме женщинам, от чьего внимания он явно испытывал удовольствие.

Хотя позже Джек писал: "Она опасалась любой женщины... Ревновала к кому угодно... подозревала всех",- совершенно ясно, что у нее для этого имелись достаточные основания. После заключения своего нелепого, неразумного брака Джек, по собственному признанию, "вступил в связь с Анной Струнской". Покидая Окленд, он жил по принципу "Я так хочу". В 1902 году во время путешествия через всю Америку для встречи с Бреттом, после которой Джек должен был ехать в Лондон, он познакомился в поезде с женщиной. "Позволь мне поведать о любовной истории, свидетельствующей о том, как легко я даю волю инстинктам,- писал он впоследствии Чармиан.- Помнишь, я отправился в Южную Африку. В том же вагоне ехала женщина с ребенком и горничной. Нас сразу потянуло друг к другу, и мы были вместе до самого Чикаго. В этой страсти было лишь физическое влечение, ничего больше... Через три дня и три ночи все прошло".

Упиваясь успехом, лестью, наслаждаясь возможностью сорить деньгами, Джек находил оправдание своему образу жизни в холодности Бесс и ее неспособности родить ему сына. Его "среды" становились все более шумными и разнузданными; шутки, развлечения и розыгрыши - все более грубыми; во время обедов на открытом воздухе девушки с визгом гонялись за Джеком по саду и швыряли в него фруктами и обливали водой. В письме, описывающем летние развлечения, Джек рассказывает об одном из обычных дневных приемов: "Воскресенье я помню очень хорошо. Большую часть времени, практически все время, пока присутствовал Джоакин, который пил без передыху, я дурачился с девчонками. Я вымазал мордашку Кейт вишнями и грязью, может, помнишь - это было нелегким делом, потому что она вздумала сопротивляться; Чармиан я облил водой с головы до ног, а потом Чарлт и Чармиан принялись дурачиться с пудреницей. Чарлт зашвырнула ее в кусты, и мне пришлось попотеть, разыскивая ее там".

К вышеописанным развлечениям прибавлялись карты, запуск воздушных змеев, чтение стихов, игра на пианино и пение. Все это можно объяснить как стремление Джека вернуть детство, которого у него никогда не было, а также постоянной физической близостью с девушками, которых он почти презирал. Он признавался, что тем летом решил "намеренно и обдуманно погубить себя". Правда, работал он без устали; у него не было никакого творческого кризиса - кризис разразился в его семейной жизни, и он сам этому только способствовал.

В июне Бесс уехала с дочерьми на отдых в Глен-Эллен, в округ Сонома. Они поселились в одном из домиков, принадлежавших миссис Эймс из "Оверленд мансли". Джек собирался приехать к ним, но сначала хотел совершить небольшую прогулку на "Спрее" под предлогом работы над "Морским волком", а на самом деле - "чтобы весело провести время с любой юбкой, какая подвернется". В качестве возможной партнерши он приглядел Чармиан Киттредж: "Она была достаточно темпераментной и вполне подходила для моих нелегальных развлечений". Не успев еще ничего предпринять, Джек отправился в город с приятелями; по дороге экипаж потерял колесо, а Джек при падении ушиб колено. Чармиан приходила ухаживать за ним, они болтали и целовались. Происшествие воспрепятствовало плаванию, и он отправился в Глен-Эллен, но перед отъездом он написал Чармиан и встретился с нею: "Я все больше мечтаю о ней и все сильнее хочу, чтобы она стала моей возлюбленной",- признавался он тогда же в одном из писем.

Но он все еще колебался. Мечтая о Чармиан, он пригласил одну замужнюю даму попутешествовать на пароходе. Бесс не знала всех подробностей происходящего, но главное от нее не ускользнуло. Когда пришла телеграмма по поводу морского путешествия, она заставила Джека показать ее; она собрала кусочки одного порванного письма, отпечатанного на машинке, и поняла все, кроме того, что оно написано Чармиан. "Письма Кемптона и Уэйса" тоже очень ее расстроили; слишком большое место занимали в них пространные и красноречивые рассуждения о любви. Она спросила Джека, не полюбил ли он другую; нимало не задумываясь о том, какую боль он ей причиняет, Джек ответил утвердительно.

Развязка наступила в Глен-Эллен в конце июля.

Они сидели у ручья, и Джек спросил Бесс, согласна ли она поселиться на ранчо в пустынном округе Южной Калифорнии, где он смог бы работать не отвлекаясь. Она согласилась. Через несколько часов он вошел в домик и объявил Бесс, что оставляет ее. Он не вдавался ни в какие подробности, а утром исчез. Бесс знала, что у Джека есть другие женщины, но все же была ошеломлена. Разговор о Южной Калифорнии, подобно его письмам из Европы, пробудил в ней надежды на новую жизнь. Она и не подозревала - на то была особая причина,- что Джек и Чармиан пишут друг другу еще более пылкие и нежные письма, не позволяющие сомневаться в характере их отношений.

Джек вернулся в Пидмонт, забрал свои вещи и перевез Флору и Джонни на квартиру в Окленд, а сам остался на "Спрее". Чармиан заботилась о Бесс, навещала и утешала ее. В сентябре она писала Джеку: "Вчера вечером заходила к Бесси. Она была мила со мной, так мила, что мне сделалось нехорошо. Приглашала приходить в любое время и оставаться сколько вздумается. Она вела себя так любезно и гостеприимно, что мне показалось, будто все неприятности и разрыв - только сон. Временами, когда я думаю об этом, меня охватывает ощущение собственной подлости, и тогда на выручку мне является рассудок, но все же... о, боже мой!" Более верным союзником Бесс неожиданно оказалась Флора. Она обижалась на нее, когда после свадьбы мать отодвинули на второй план и обращались с ней без достаточного уважения, хотя денег не жалели. Теперь Флора обвинила Джека в том, что он погубил семью, и осталась другом Бесс на всю жизнь.

Что можно сказать об этом? Подобно легкомысленным и жадным детям, Джек и Чармиан решили, что им должны давать все, чего они ни пожелают. Джека нельзя обвинить в бесчувственности - несомненно, он глубоко переживал происходящее. Его предложение уехать в Южную Калифорнию было последней попыткой удержаться от шага, на который его толкали инстинкты. Но ограниченность Бесс все больше раздражала его. После разрыва он не страдал от сильных угрызений совести и месяц спустя писал Джонсу: "Мне смешно при мысли о том, каким лицемером я был, когда в Бунгало требовал от тебя запоздалых свадебных поздравлений, но поверь, я лицемерил и кривлялся, словно сидя на раскаленных углях".

Не успев разъехаться, супруги загорелись взаимной враждой. Джек писал Бесс длинные обвинительные письма и упрекал ее до самой смерти. Однако главной причиной катастрофы была необузданность желаний Джека, которую он в очередной раз и продемонстрировал. Никак не желавший ждать, он вынудил Бесс выйти за него замуж при таких обстоятельствах, которые фактически предрешали печальный финал. Джек был влюблен в Анну и не имел намерения от нее отказываться, то есть, как он сам писал, вовсе не собирался испытывать силу своей воли, "когда она сталкивается с желанием".

Он очень заботился о детях и тяжело переносил разлуку с ними. Несмотря на то что он был разочарован рождением девочек, отцовство все же много для него значило. Вскоре после разрыва он узнал, что Джоан заболела брюшным тифом. Он бросился домой и не отходил от постели ребенка, готовый на все, лишь бы она выздоровела; прошел даже слух о примирении супругов. Но едва Джоан поправилась, он ушел. Чтобы понять или судить Джека Лондона, надо помнить о его детстве - времени, когда он не знал ни ласки, ни привязанностей, ни тепла и надежности родительского дома. Он не только создавал фантастические миры для взрослых, порывая с любыми условностями, он легко добивался осуществления собственных фантазий. "Долг" означал для него исключительно материальную поддержку и необходимость работать. Он и теперь от них не отказывался. Он регулярно посылал Бесс деньги и оплачивал все ее счета. Его обязанности, как и в детские годы, состояли в том, чтобы, работая много и напряженно, кормить семью и обеспечивать ее будущее; никаких других форм ответственности он себе не представлял.

Чармиан Киттредж выросла в совершенно иных условиях. В 1903 году ей исполнилось тридцать два года, она была старше Джека на пять лет. После смерти родителей она воспитывалась в Сан-Франциско у тетки, Нинетты Эймс, работая машинисткой и стенографисткой в бюро по найму моряков на торговый флот, и иногда печатала материалы для "Оверленд мансли". Она была дочерью нового поколения: способной, не считавшейся с условностями, живой и мужественной. Судя по фотографиям, красотой она не отличалась, но была прекрасно сложена и одевалась так, чтобы продемонстрировать все достоинства фигуры самым явным образом. Она много читала, была отличной собеседницей, играла на рояле и ездила верхом; во время верховых прогулок по роще, окружавшей дом Лондонов, она регулярно заезжала к ним в гости. Почему Чармиан раньше не вышла замуж, непонятно. Некоторые биографы полагают, что ее речь была чуть более свободной, а смех чуть более громким, чем следовало,- отчего слишком многим бросалось в глаза ее желание подцепить себе мужа; мнение Джека о ней как о женщине, подходящей "для нелегальных развлечений", вполне подтверждает это предположение.

Они познакомились в 1900 году, когда он работал над рассказами для "Оверленд мансли". Он несколько раз видел Чармиан в доме Эймсов и назначил ей свидание в ту самую неделю, когда женился на Бесс Мэддерп. Ее имя упоминается в письме к Джонсу: "Познакомился с Чармиан Киттредж, очаровательной девушкой, пописывающей рецензии. У нее небольшая, но отличная библиотека, где я обнаружил все последние новинки, которых не найдешь в публичных библиотеках". После его свадьбы Чармиан отправилась в пятнадцатимесячное путешествие - сначала по восточным штатам, а потом по Европе; возвратившись, она сделалась частой гостьей в доме Лондонов и участницей их "сред". Чармиан была убеждена, что Джек ошибся в выборе жены. На эту мысль ее натолкнула миссис Эймс. Скрытная и предприимчивая женщина, она втайне планировала союз своей племянницы с Джеком. Когда он написал ей о своем внезапном решении жениться, она сочла этот брак роковой ошибкой. По-видимому, она не переставала наблюдать за развитием событий, готовая в нужный момент вмешаться, и относилась к Джеку как к своему протеже. Под ее влиянием Чармиан, испытывавшая сильное влечение к Джеку, всегда была готова уступить его домогательствам.

Когда выяснилось, что Чармиан - любовница Джека, большинство его друзей ее осудили. Ее порицали и принижали всю жизнь: осуждение Чармиан красной нитью проходит через книгу "Моряк в седле". Неприязнь не уменьшилась и после того, как она опубликовала их любовную переписку. Этот смелый шаг оказался ошибочным. Письма, в которых каждый старался перещеголять другого в витиеватости и пылкости, свойственных языку влюбленных, только убеждали читателя, что Джека Лондона, трезвого реалиста, совратили с пути истинного. Несомненно, Чармиан и Джек поступили нечестно и вероломно, но возможно, не будь Чармиан, появилась бы другая женщина, которая вряд ли бы так преуспела в супружеской жизни с Джеком, как это удалось Чармиан.

С самого начала Чармиан строила их отношения на своей полнейшей покорности и уступчивости. В биографии описан характерный случай, происшедший в то время, когда они ждали от Бесс согласия на развод. Джек, живший с Чармиан и ее теткой, находился в состоянии депрессии, которую назвал "затяжной болезнью". Они уговаривали его покинуть "Спрей" и провести лето в Глен-Эллен, но он отказывался - покой сведет его с ума.

"Ну хорошо,- отступилась я, лучезарно улыбаясь,- делай так, как считаешь нужным. И не будем больше говорить об этом".

Он вздрогнул, покраснел, обернулся и посмотрел на меня. Взяв меня за руку, он сказал тихо, изменившимся голосом, самый звук которого был красноречивее любых слов: "Ты... ты... ты одна на миллион".

Чармиан выучилась играть в карты и управлять кораблем; она боксировала с Джеком, перепечатывала его произведения и читала корректуры. Она научилась, кроме того, применяться к его настроениям, терпеливо выслушивать его и не играть на пианино, пока ее не попросят. Он не дал ей материальной независимости, отказал в отдельном банковском счете и даже карманных деньгах, утверждая, что только он имеет право их тратить. Ей приходилось утаивать от него свои личные заботы. После того как в 1910 году она родила вскоре умершего ребенка, ей довольно долго (два или три года) пришлось скрывать свое нездоровье, ибо он откровенно дал ей понять, что не испытывает сочувствия к женским недугам. Еще до свадьбы он ей писал: "Хочу сказать тебе нечто существенное для нашего общего и твоего благополучия. Я не думаю, что ты склонна к истерии, но пе вздумай когда-нибудь устраивать мне истерики".

Однако ей удалось добиться от него супружеской верности. Самое первое его письмо, написанное до разрыва с Бесс, проливает свет на страстность и щедрость Чармиан, о которых до сих пор Джек только мечтал: "Будь ты робкой и трепетной, оскверни ты ложью тот образ, в котором явилась мне, прояви хоть малейшую наигранную стыдливость или напускную привередливость, я совершенно уверен, что почувствовал бы к тебе просто отвращение". В любовных письмах, которые он продолжал писать ей не один год, Джек подчеркивал ее физические достоинства - уменье ездить верхом, плавать и ничего не бояться. В 1914 году он писал ей из Нью-Йорка о своем упоении "твоим любимым, прекрасным телом"; они называли друг друга "мой мужчина" и "моя женщина".

Он не просто требовал физического удовлетворения. Он в принципе отрицал иные взаимоотношения с женщиной, полагая, что его опыт "платонической" любви к Мейбл и обусловленной брачным договором привязанности к Бесс доказал фальшь подобных отношений. В 1910 году он писал одной читательнице, возражавшей против его трактовки отношений героя и героини в "Мартине Идене": "Я не более вероломен по отношению к Мартину Идену, чем сама жизнь по отношению к множеству мужчин и женщин... На основании того, что я знаю о любви, я считаю, что настоящая, первая любовь пришла к Мартину, когда он влюбился в Руфь, и что далеко не он один, но бесчисленные миллионы мужчин и женщин были тем или иным образом обмануты в аналогичных обстоятельствах".

Он мог понять любовь как физическое влечение и в такой любви хранил верность. Когда же любовь принимала более сложные формы, требовала эмоционального подчинения чужой воле, он переставал ее понимать и объявлял сплошным обманом чувств.

С уходом от Бесс вновь стал ощущаться недостаток в деньгах. "Люди бездны" вышли в ноябре и получили всеобщую высокую оценку. Приехал Джонс и поселился вместе с Джеком на "Спрее", а Джек отправил Макмиллану первую половину "Морского волка". Бретт пришел от нее в восторг и связался с журналом "Сенчури", рекомендовав им напечатать всю вещь в нескольких номерах. "Сенчури" предложил ему четыре тысячи долларов - намного больше, чем он получил за "Зов предков",- а ведь финансовые условия отдельного издания еще не обсуждались. Однако именно сейчас его доходы были более чем скромными, практически все посылалось Бесс. Джек занялся литературной поденщиной для "Юс компаньон" и других изданий, чтобы хоть немного подработать. За неделю до рождества на его счете лежало всего двадцать долларов.

Начавшаяся в 1904 году русско-японская война предоставила ему возможность сменить обстановку и заняться неплохо оплачиваемой журналистикой. Он проявил заинтересованность, и немедленно посыпались предложения: "Я мог стать корреспондентом "Харперс", "Колльерс" и "Нью-Йорк гералд",- писал он Джонсу,- но самое заманчивое предложение поступило от Херста". 7 января вместе с другими корреспондентами он отплыл из Сан-Франциско в Иокогаму. Его провожала "вся компания". "Морской волк" был завершен накануне последним усилием и отправлен в "Сенчури"; Чармиан и Джорджу Стерлингу он поручил читать корректуру. Через пять дней "компания" собралась вновь, на этот раз у Стерлинга, чтобы выпить за здоровье Джека по случаю его двадцативосьмилетия.

7 января произошло еще одно событие, о котором он ничего не знал. Бесс, убежденная в том, что у Джека есть другая, мучительно старалась понять или узнать, кто же ее соперница. Она делилась своими мыслями с Чармиан и Флорой и обратилась к Элизе Шепард за помощью. Элиза знала, что Джек доверяет ей. Она сказала, что пойдет на пароход с ним попрощаться, и обещала Бесс, что узнает, "кто эта женщина". Она узнала, а Джек, проплывавший через Золотые ворота навстречу новым приключениям, и не подозревал, что Бесс стало известно все.