10. Путешествие на "Снарке"

Путешествие на "Снарке" продолжалось более двух лет. Рассказ о нем стал сагой о несчастьях и неудачах, возвращение было омрачено долгами, но все же Джек был счастлив. Несмотря на то что он со всеми ссорился, писал яростные письма, нанимал и выгонял матросов, - он трудился как одержимый, определив ежедневную норму - тысяча слов, - и редко когда ее не выполнял. За два года он написал пять книг и столько очерков и рассказов, что их хватило бы примерно на две-три книги. Чармиан тоже писала. Она вела подробный дневник путешествия, в нем много красочных эпизодов; в результате получились две книги, выпущенные Макмилланом (в Англии они были изданы в четырех томах - "Путешествие в пустынных морях", "Женщина среди охотников за головами", "Джек Лондон на Гавайях" и "Джек Лондон в Южных морях"). Месяцы, проведенные Джеком на островах Южных морей, обеспечили его новым материалом. Его потрясла красота этих мест и примитивный образ жизни их обитателей. Он писал Стерлингу с Соломоновых островов: "Это дичайший уголок земли. Очень распространены охота за головами, каннибализм, убийства. В самых опасных местах архипелага мы никогда не расстаемся с оружием и выставляем па ночь еще и дозорных". Он сделал из Южных морей второй Юкон, рассказы о разного рода приключениях и драмах хлынули потоком, здесь же были написаны и два рассказа о собаках. Сидя на палубе в жаркое послеобеденное время, Джек иногда читал Чармиан и экипажу что-нибудь из написанного утром, а иногда Конрада, Мелвилла и Стивенсона.

Через шесть недель после отплытия в Пирл-Харбор он окончательно расстался с Роско Эймсом, и тому были причины: палуба не убиралась по двенадцать дней, мачты и паруса находились в небрежении, но Роско бездельничал. Имелись подспудные причины для присутствия этого нелепого и ненужного человека на борту. Когда Джек окончательно потерял терпение, миссис Эймс послала ему шифрованную телеграмму с просьбой "не позорить Роско, пока она и Эдвард Пейн не подадут сигнала". Джек ответил ей пространным письмом, перечисляя допущенные Роско промахи, и заметил: "Теперь я понял, что вам пришлось вытерпеть, и не могу не назвать вас сентиментальной дурочкой за ваше долготерпение". Вскоре Нинетта разошлась с Эймсом и вышла замуж за Пейна.

Вслед за Роско на берег был списан Герберт Столц. Его место занял Юджин Фенелон, силач-великан, рекомендованный Джорджем Стерлингом. Через несколько недель и его отправили обратно в Калифорнию, а Джек сообщил Стерлингу: "Джин не создан для приключений, как не создан он и для настоящей мужской работы... В его гориллообразном теле - мужество вши и душа цыпленка!" Когда "Снарк" вышел из Хило, его команду составляли: капитан Уоррен, обвинявшийся в убийстве и освобожденный досрочно; Мартин Джонсон, Франк Герман, повар Вада и слуга Лондона Наката.

(Маньюнги ушел от Джека незадолго до отплытия.) Уоррена наняли потому, что судну был необходим настоящий опытный морской капитан, и Джек наконец это понял. Среди остальных самыми умелыми были Мартин Джонсон и Чармиан. Джонсон позднее прославился как исследователь и знаменитый охотник, а тогда он был красивый молодой человек, мечтавший о приключениях, и он всюду был тут как тут, горя желанием помочь. Чармиан не уступала мужчинам. Она вела дневник, печатала рукописи н письма Джека, несла дневные и ночные вахты у штурвала и выполняла множество других судовых обязанностей.

Простившись с Гавайями, они направились к Маркизским островам. В память о своих похождениях с Сатаной-младшим и эпопее с порогами Уайт-Хорс Джек всегда выбирал самые трудные пути. "Инструкция по судоходству в Южных морях" сообщала, что капитаны китобойных судов сомневаются в возможности легкого путешествия от Гавайских островов до Таити, но это намного проще, чем добраться до Маркизских островов",- писал он. Путешествие заняло шестьдесят дней, как бы в награду они увидели места, где жил Стивенсон, и то, что осталось от прекрасной долины, описанной Мелвиллом в "Тайпи", а также приняли участие в местных танцах и празднествах. Теперь надо было плыть в Австралию, чтобы успеть к матчу на первенство мира между боксерами тяжелого веса, Томми Бернсом и Джеком Джонсоном. Репортаж о матче он должен был послать "Нью-Йорк гералд". Потом взяли курс на Таити, где в Папеэте в январе 1908 году получили почту за три месяца. Они узнали, что "Снарк" считают без вести пропавшим и что газеты пребывают в нерешительности: публиковать ли некрологи или же считать исчезновение обычной рекламной уловкой.

Но были новости и похуже. Его финансовое положение стало плачевным. Оклендский банк отказывался принимать чеки Лондона, закладная на дом Флоры была просрочена, лавина счетов нарастала. В почте, полученной в Папеэте, оказались чеки от Бретта, но больше никаких поступлений не было. При беглом подсчете выяснилось, что у Джека всего 66 долларов наличными и огромные долги, "Снарк" обходился в 3000 долларов ежемесячно. Необходимо было что-то предпринять. Джек и Чармиан, оставив "Снарк" на капитана Уоррена, отплыли в Сан-Франциско на пароходе "Марипоза", решив с ним же возвратиться на Папеэте через восемь дней.

Дела Джека вела Нинетта Эймс, но она была не виновата в создавшемся положении, поскольку Джек не вылезал из долгов уже несколько лет. За четыре с половиной года он потратил около 100 000 долларов на ранчо, "Снарк", дома для Бесс и Флоры, на родственников и благоприобретенных иждивенцев. Он жил в счет будущих доходов, работал почти механически и с нечеловеческим напряжением. Но иного выхода, кроме как просить очередной аванс, не было. Добравшись до Сан-Франциско, Джек сразу же телеграфировал Макмиллану о займе под почти законченный новый роман "Мартин Идеи". Он связался с журналом "Харперс" и договорился продать очерки о путешествии на "Снарке" с немедленной выплатой всего гонорара. В результате набралось достаточно денег, чтобы погасить самые неотложные долги. Заплатив, он назначил Нинетту своим литературным агентом, доверив ей получать займы от его имени. В письмах он называл ее "моя матушка". Она попросила у него за труды тридцать долларов в месяц и проценты от продажи "Мартина Идена". Он ответил: "С тех пор как я заработал свой первый доллар, любой человек, оказавший мне услугу, всегда щедро вознаграждался, и я горжусь этим".

Выпутавшись из финансового кризиса и на этот раз, Джек и Чармиан вернулись па "Снарк". Путешествие продолжилось, и жизнерадостное настроение не покидало их. В Сан-Франциско Джек говорил репортерам, что никогда в жизни не чувствовал себя таким счастливым, кто-то из журналистов писал об "улыбке, не сходившей с его лица". На "Марипозе" по пути в Папеэте он закончил "Мартина Идена" и отправил рукопись Нинетте; права на публикацию романа из номера в номер были проданы журналу "Пасифик мансли" за 7000 долларов. Джек снова стал платежеспособен. Он в огромных количествах закупал антиквариат и сувениры и ящик за ящиком отправлял их в Глен-Эллен, запретив вскрывать до своего приезда. Даже тропические болезни, поразившие всю команду "Снарка", воспринимались с беззаботной легкостью: "Когда нас кусает москит, переносящий тропическую лихорадку, мы находимся с природой в полном контакте".

Приподнятое настроение Джека объяснялось главным образом уверенностью, что он предпринял путешествие, которому суждено войти в историю, а также ощущением духовной свободы. Все это подарил "Снарк". Отвернувшись от социализма, он, казалось, убежденнее отрицал тот мир, в котором шел от безвестности к славе, он пересмотрел отношения, основанные на общих духовных поисках, заблуждениях, борьбе за личное и литературное признание. Он не собирался отказываться от опыта своих юношеских лет, полных безрассудных и сомнительных приключений и тяжкого труда, именно они и сформировали его личность, которой он всегда гордился. Правда, ему хотелось вычеркнуть из своей памяти того неуклюжего молодого человека, политически наивного и считающего себя умственно отсталым, который необдуманно сболтнул о своих надеждах и огорчениях Мейбл Эпплгарт. Уйдя в море, он окончательно освободился от бремени прежних обид и отношений. В "Мартине Идене" он переписал свою жизнь заново.

Этому роману предшествовала "Дорога", где он подробно рассказал о том, как был "хобо". Несколько лет назад он не стал бы писать книги, повествующей о жизни дна и тюрем. Теперь он с удовольствием рассказывал о пережитом. Отвечая критически настроенному рецензенту, он заметил: "Всем, чего я достиг, я обязан своему прошлому. Если бы я стыдился его, я стыдился бы и того, что я есть теперь". Стерлинга, отозвавшегося о "Дороге" неодобрительно, он упрекнул в "буржуазных пережитках". Несомненно, "Дорога", опубликованная в 1907 году, многих шокировала, но в том настроении, в котором Джек пребывал на "Снарке", его это нисколько не огорчало. То самое "Я", которое создало "Дорогу", было его "Я", и "Мартин Идеи" был проекцией именно этой авторской личности.

Главному герою романа он дал имя Мартина (Джонсона), о чем и сообщил ему. Первоначально книга называлась "Успех". Это слегка видоизмененная автобиография Лондона. Мартин Идеи, сильный жизнеспособный молодой матрос, обуреваемый страстным желанием учиться и писать, знакомится с семьей Морз, принадлежащей к среднему классу. Он влюбляется в прекрасную и нежную Руфь Морз, ее влечет к нему, и она становится его наставницей. Целый год он трудится, чтобы добиться признания на литературном поприще, забывает о сне и еде и создает рассказы в огромном количество. Реализм его творчества отталкивает Руфь; он шокирует ее семью, заявляя себя материалистом, никто не верит в его способность добиться признания. Незадолго до того, как к нему приходит успех, Руфь разрывает их помолвку. Позже она раскаивается и возвращается к нему, но он с презрением ее отвергает.

Трудно поверить, что персонажи книги - люди, существовавшие в действительности, а главная героиня списана с девушки, которую Джек любил менее десяти лет тому назад. Руфь Морз внешне напоминает Мейбл Эпплгарт. Некоторые беседы Джека и Мейбл прямо перенесены в книгу. В качестве фона взят дом Эпплгартов, а миссис Морз явно списана с миссис Эпплгарт. Однако все они, включая и брата Мейбл, Тэда - близкого друга и доверенное лицо Джека,- изображены невежественными, мелочными и недостойными людишками. В книге Ирвинга Стоуна рассказывается о том, как 1910 году в женском клубе Сан-Хосе состоялось выступление литературной обозревательницы Майры Макклей. Она осудила героиню "Мартина Идена", не зная, что "бледная, бесплотная, старообразная особа в первом ряду, неотрывно глядевшая на нее взглядом, полным смертельной тоски", была Мейбл. В "Мартине Идене" много злого, недоброжелательного, язвительного, и прежде всего потому, что в ней чернятся люди, которым автор в действительности был стольким обязан.

Но все-таки не разочарование в любви основная тема книги. Главное в другом: Мартина Идена, как и Джека, никто не поддерживал, не поощрял, его талант мог погибнуть, не находя признания. Став известным писателем, Мартин посылает в редакции отвергнутые ранние произведения и видит, с какой охотой их принимают. "Почему же вы меня тогда не кормили обедами? Ведь все эти вещи написаны давным-давно. "Колокольный звон" и "Пери и жемчуг" не изменились ни на йоту. Они и тогда были так же хороши и так же мастерски написаны, как и теперь. Но вы угощаете меня не за эти и не за другие мои произведения. Вы меня угощаете потому, что это теперь в моде, потому что все стадо помешалось на одном: угощать Мартина Идена"^*.

^* (Дж. Лондон. Собр. соч., т. 5, с. 603.)

Как рассуждение о том, сколь мало стоит литературная мода, это достаточно справедливо, однако утверждение, что "все вещи написаны давным-давно", может ввести в заблуждение, особенно если оно сделано писателем, находящимся на вершине славы. Но в книге утверждается, по сути дела, будто Мейбл, ее семья и друзья не только не способствовали его развитию, но даже мешали его продвижению к славе.

Все это было продумано летом перед отплытием "Снарка", в переломный период жизни, когда он вглядывался в будущее, когда, руководствуясь все тем же принципом "Я так хочу", отказался от всего, что сковывало его в прошлом. В "Мартине Идепе" остро звучит мотив мести; чувствуется, что Мейбл продолжала жить в его сердце. Завершив "Мартина Идена", он писал с Гаити Клодсли Джонсу: "Только что закончил роман в 145 000 слов, настоящая атака на буржуазию и то, чем она дорожит". Джек преувеличивал. Он осуждал главным образом благополучие и притязания среднего класса на культуру. Ему хотелось освободиться от неприятного чувства, что такой образ жизни его привлекал. Он был присущ не только кругу Эпплгартов, к нему тяготели и некоторые социалисты Окленда, и в доме Струнских, этому образу жизни отвечала и его женитьба на Бесс; но все это принадлежало тому прошлому, которое он хотел позабыть.

Есть в романе и политическая подоплека. Как и Джек, Мартин посещает митинги, собрания социалистов. Он спорит о социализме с Рэссом Бриссендеиом, который многими чертами характера и философской складкой напоминает Строн-Гамильтона. Несмотря на доводы Бриссендена, Мартин не может принять идеи социализма; он - индивидуалист, увлеченный Спенсером и Ницше. В этом и заключается конечный смысл произведения. Разочаровавшись в достигнутом успехе, не дорожа ничем в жизни, Мартин кончает с собой. Бриссенден его предупреждает: "Мне бы очень хотелось, чтобы вы стали социалистом, прежде чем я умру. Только это может спасти вас в час разочарования в жизни, которое, несомненно, наступит"^*. Идея, которую Джек настойчиво пытается внушить читателю, состоит в том, что индивидуалистическое мировоззрение бесперспективно.

^* (Дж. Лондон. Собр. соч., т. 5, с. 552.)

Однако Джек затрудняет Мартину выбор. Социалисты в романе представлены тщедушными интеллигентами, олицетворяющими "вековую борьбу слабых, несчастных рабов против надменной горстки людей, которые правили ими и будут править". Бриссенден сам достаточно циничен и не верит в массы. Он социалист только потому, что это - "неизбежно", а почему "неизбежно", кстати, в романе никак не объясняется; так же, как и Мартин, он умирает. Умом Джек понимал, что социализм может служить разумной альтернативой существующей системе, но полагал, что бороться за социализм не имеет смысла. Он знал, что сам по натуре индивидуалист, и в то же время прекрасно понимал, что индивидуализм несостоятелен. Ни одно учение отныне не интересовало его, теперь он будет принадлежать только самому себе.

Следует отметить и еще один аспект романа. "Мартин Иден" стал последним произведением, в котором Джек заботился о "настоящем" содержании. С самого начала своей писательской деятельности он никогда не скрывал, что пишет в основном ради денег. В то же время в рассказах Джека выражалось его мировоззрение, и он знал, что способен говорить о серьезных вещах в книгах, рассчитанных на коммерческий успех. Все три его произведения этих последних лет, резко отличающиеся друг от друга, каждое исполненное драматизма, отразили его переоценку собственной жизни и убеждений. Все три - "Железная пята", "Дорога" и "Мартин Иден" - были встречены прохладно. Рецензенты посоветовали вновь обратиться к сочинению более незамысловатых историй. Их советы окончательно утвердили его во мнении, которое он выстрадал. Оно изложено в "Мартине Идене". "Книги его читала буржуазия, и это она набивала его мешок золотом, а зная буржуазию, Мартин не понимал, что может ее привлекать в его произведениях. Для тех сотен тысяч, которые прославляли его и нарасхват покупали его книги, их красота и смысл не имели решительно никакой ценности. Он был просто баловнем судьбы, выскочкой, который вторгся на Парнас, воспользовавшись тем, что боги зазевались"^*.

^* (Дж. Лондон. Собр. соч., т. 5, с. 196.)

Это неправда, но приведенный отрывок показывает, как Джек решил распорядиться своим талантом на будущее. Он покончит с серьезной работой и будет производить, как дешевый фарфор, самые прибыльные приключенческие истории. Действие его следующего романа "День пламенеет" ("Время - не - ждет") вновь происходит на Клондайке. Известно, что в 1911 году он сказал репортеру: "Если роман получится, я подпишу его и отправлю в печать. Если не получится, я подпишу его и тоже отправлю в печать".

Возобновив путешествие на "Снарке", они оказались в Полинезии, откуда сквозь штормы добрались к островам Фиджи. На Суве капитан Уоррен, который, как выяснилось, был подвержен сильным приступам депрессии, то ли был уволен, то ли оставил судно по собственному желанию, и Джек принял на себя управление. Они направились к Соломоновым островам; там едва спаслись от людоедов; принимали участие в походе за "черными дроздами": устраивали облавы на бушменов, которых потом отправляли на плантации. Написанный на основе этих впечатлений роман "Приключение" подвергся критике за сгущение красок в изображении дикости нравов в XX веке, но Джек и его спутники собрали материал для него на островах Тихого океана. Несколько раз он лишь фиксировал реально происходившие события, не делая, как прежде, подробных заметок.

Казалось, наступило счастливое, радостное время, но оно было недолгим. Весь экипаж стал жертвой тропических болезней. Ссадины превращались в огромные язвы - фрамбезии; во время приступов малярии хинин глотали пригоршнями. Джек называл себя доктором-самоучкой. В этом была своя "спортивная" привлекательность, аромат трудностей и опасностей. Однако в сентябре забавы кончились. Джека поразила неизвестная болезнь. Распухли руки и ноги, кожа начала отслаиваться, а временами он терял координацию движений. У него обнаружился двойной свищ, а загадочную кожную болезнь приписали нервному истощению. В конце октября он решил отправиться в Сидней удалить свищ и заняться остальными болезнями.

Болезнь кожи поставила австралийских врачей в тупик. Позже Джек выяснил, что у него была "солнечная болезнь", вызванная чувствительностью кожи к ультрафиолетовым лучам; такое же разрушение тканей наблюдалось у первых экспериментаторов с рентгеновскими лучами. Пять недель провел он в больнице и в конце концов признал, что дальнейшее плаванье на "Снарке" в тропиках невозможно. Он поручил Мартину Джонсону привести "Снарк" в Сидней, там яхту продали за 3000 долларов и отправили обратно на Соломоновы острова, где она должна была служить для перевозки рабочих. После визита на Тасманию Джек и Чармиан в сопровождении Накаты отплыли из Австралии на грузовом пароходе. Обратный путь был долгим, заходили в большинство южноамериканских портов и месяц стояли в Эквадоре. Вернулись они в Сан-Франциско 23 июля 1909 года.

Здоровье Джека и Чармиан было подорвано - по возвращении она еще долго мучилась малярией. За эти два года путешествия на "Снарке" Джек много пил. В начале плавания решили не иметь на борту спиртного, и он наверстывал упущенное на берегу. После Маркизских островов на судне появился солидный погребок, и скорость поглощения напитков неуклонно возрастала. Джек приписывал это тропической жаре, непрерывным развлечениям и утверждал, что алкоголь оказывает на него стимулирующее действие, когда работа идет плохо. Выйдя из больницы в Австралии, он снова начал пить, уже без всяких объяснений. Теперь его ничто не сдерживало: в Глен-Эллен выпивка стала ежедневным ритуалом, так что, как он писал в "Джоне Ячменное Зерно", его организм весь пропитался алкоголем.

Дела Джека, как обычно, были запущены. Нинетта рассылала его рассказы по газетам и журналам, торгуясь из-за гонораров, и как понаторевший литературный агент предлагала разным редакциям одни и те же материалы. Она уговорила его приобрести соседнее ранчо размером в сто тридцать акров, а потом пятнадцатиакровое Фиш-Рэнч. Был построен большой амбар, в котором разместилась огромная коллекция диковинок Южных морей. Все это вызвало новые расходы и потребовало новых средств. Он взял еще одну закладную, чтобы приобрести второе и третье ранчо. Его обуревали мечты о "Ранчо Красоты", которое он хотел создать во что бы то ни стало. Когда в Калифорнии распространилась повальная мода на эвкалиптовые деревья, он немедленно посадил 15 000 эвкалиптов и без конца рассуждал, как на них разбогатеет.

Решить все проблемы он мог только одним - писать все больше и больше. По возвращении в Глен-Эллен у него было девять книг, готовых к изданию, но гонорары были уже получены и истрачены. Он установил себе девятнадцатичасовой рабочий день, как много лет назад. Рассказы буквально вылетали из-под его пера; появились деньги: 8000 долларов за журнальную публикацию "День пламенеет", он получал по 750 долларов за каждый рассказ в "Сатердей ивнинг пост". Теперь он постоянно твердил, что ему опротивело писать, но каждый день к одиннадцати утра он выдавал свою тысячу слов. Работоспособность Джека Лондона поистине невероятна. Он ежегодно получал по несколько тысяч писем и на каждое из них отвечал, нередко диктуя весьма пространные послания. Часть дня была отведена для посетителей. До полудня он никого не принимал, но после ленча был готов развлекаться так же самозабвенно, как и работал.

Стремясь всеми возможными способами увеличить "выход" рассказов, он в 1910 г. начал покупать сюжеты у двадцатипятилетнего рекламного агента Синклера Льюиса. Их соглашение действовало год с небольшим; Джек купил у Льюиса двадцать семь сюжетов, из которых использовал пять. Он платил за них от пяти до семи долларов и потом ворчал: "Говоря откровенно, не знаю, делаю ли я деньги или, наоборот, теряю их, разрабатывая в рассказах ваши идеи. Возьмите, к примеру, "Первобытного зверя". Я получил за него 1200 долларов... Если бы отданное ему время я потратил на "Смока Белью" или на "Солнечные рассказы", я получил бы целых 3000 за такой же объем работы". Однако он не упускал возможности приобрести сюжет; кое-что предлагал и Джордж Стерлинг.

Большая часть его теперешней продукции отличалась бедностью содержания и небрежной отделкой. И, что еще хуже, герои его произведений были полны национальных и расовых предрассудков самого дешевого пошиба. Правда, он поставлял читателям и журналам как раз то, чего они хотели, и это отчасти извиняет Лондона. Они, конечно, не отказались бы и от кое-чего получше, но, к сожалению, и сам Джек становился жертвой предрассудков и англосаксонских бредней. В рассказах Южных морей, которые после путешествия на "Снарке" были главным направлением, в котором работала его фантазия, постоянно встречаются властный белый и услужливый, инфантильный абориген. Герой романа "День пламенеет" - "белокурая бестия", человек, живущий по своим собственным законам, - ничем не напоминает угрюмого и обреченного на гибель Волка Ларсена, наоборот, он очень мил и пользуется успехом. Герой Элам Харниш одержим мечтой, которую Джек много лет назад поверял Анне Струнской: "победить капиталистов по правилам их собственной игры". Добившись победы, герой отказывается от богатства и положения ради скромной жизни с любимой женщиной - финал, который, вне всякого сомнения, доставил радость многим читателям, но который прежний Джек высмеял бы как успокоительный литературный трюк.

На рождество 1909 года Чармиан сообщила ему, что ждет ребенка. Ей было почти сорок. Перспектива отцовства привела Джека в восторг, он почти забросил работу, несмотря на ее срочность. Чармиан была счастлива. Она вела дневник, нелепо-сентиментальный, цветистый и выспренний по стилю; не стоит, однако, иронизировать по этому поводу; говоря о Джеке, она была права: он не помнил себя от радости, он излучал любовь и заботу и в нетерпеливом предвосхищении событий уже твердил: "Нас трое". Они целыми неделями путешествовали в коляске, взяв с собой только его письменные принадлежности. Он был уверен, что на этот раз родится сын.

Они давно собирались построить на территории ранчо дом, и теперь для этого, полагал Джек, приспело время. Его планы, всегда отличавшиеся масштабностью, стали особенно грандиозными. В самом красивом каньоне ранчо они выбрали место, окруженное великолепными деревьями. Будущее жилище предполагалось назвать "Домом Волка", строительным материалом - огромные красные вулканические камни и бревна красного дерева - обеспечивала Лунная долина. В доме будет библиотека, музыкальный салон, дюжина комнат для гостей; башня со спальней Джека; отдельный этаж для Чармиан; комнаты слуг; гостиная исключительно для мужчин, где они смогут пить, вести беседы и играть па бильярде. "Джек всегда все делает с большим размахом",- писала Чармиан. Смысл этого начинания заключался в том, что теперь, после рождения долгожданного сына, семья Лондонов превратится в династию, и надлежало построить дом, достойный этой династии. Из Сан-Франциско выписали архитекторов, и Джек вместе с Чармиан часами корпел над проектом.

Он пригласил сестру Элизу вести хозяйство на ранчо. У нее был маленький сын, но она разошлась с пожилым и хворым Шепардом. Нинетта по-прежнему обитала в Уэйк-Робин со своим вторым мужем, но по возвращении из путешествия на "Снарке" Джек щедро поблагодарил ее и отказался от услуг. Элиза водворилась на Фиш-Рэнч. Она была очень способной женщиной и, что еще важнее, могла трезво и целеустремленно вести дела Джека. Перед ней стояла трудная задача. Он только что купил за 30 000 долларов ранчо Ламотт и виноградники, прибавив еще восемьсот акров земли к "Ранчо Красоты". Естественно, денег у него не было - опять пришлось срочно просить аванс, брать еще одну закладную. Чармиан вспоминает о разговоре, случившемся в 1910 году, когда у него было 500 долларов в банке, а надо было срочно уплатить 800 по страховому полису. "Но очень сходится, верно? Но ничего, не бойся - "Смок Белью" покроет все счета, и еще кое-что останется". "Дом Волка", который начали строить, должен был обойтись в 30 000 долларов, но Джек уже присматривал себе речную яхту.

Время путешествия на "Снарке" было самым счастливым в жизни Джека. Плавание, несмотря на болезни и иные проблемы, навсегда осталось в его памяти. Он отбросил прежние моральные и социальные обязательства и составил план дальнейшей жизни. По возвращении в Глен-Эллен все казалось возможным и доступным. Разочарования и сомнения словно испарились. У него было ранчо, скоро будет "Дом Волка"; плантация эвкалиптовых деревьев и научное ведение хозяйства принесут ему состояние, он сможет прервать работу и завершить кругосветное путешествие. Через несколько месяцев "его Женщина" родит ему сына. Он чувствовал себя королем: пил, объезжал верхом свои владения - одиннадцать сотен акров - и мечтал о будущем.

Но мечты его не сбылись. Счастье от него отвернулось.